Вот оно, значит, каким бывает плавание в открытом море во время войны… А ведь ни чуточки не страшно и, пожалуй, можно очень быстро привыкнуть к хождению в конвоях. Здесь даже легче, чем одному: не зевай, мгновенно выполняй команды флагмана, и все будет хорошо. Не ты думаешь, принимаешь решения, а и думает, и решат за тебя командир конвоя, твое дело — повиноваться ему «Интересно, что думают об этом товарищи? Тот же Сааров вон там, на „Аргуни“, или Бурмакин на „Иртыше“? Надо будет повидаться с ними, когда вернемся, узнать, прав я или нет. Особенно с Владимиром Федоровичем: Сааров и поопытнее, и умнее многих, он ведь и в прошлую, в империалистическую войну участвовал в проводке морских конвоев…»

Маркевич так глубоко задумался, что даже не удивился, — не успел удивиться, увидав, как на мачте флагманского корабля охранения взвился какой-то сигнал. Поднял бинокль к глазам, начал всматриваться и вздрогнул от резкого вскрика Бориса Михайловича:

— Воздух! Самолеты противника…

— Где? — рванулся к нему Алексей.

И будто в ответ на встревоженный этот вопрос на боевых кораблях часто и гулко захлопали, затрещали зенитки, хотя как ни всматривался Маркевич в небесную синь, а все еще не мог рассмотреть в ней ни одной черной точки. Не потому ли, что стекла бинокля так поразительно и непонятно дрожат перед глазами?

Опустив бинокль, он посмотрел на море. Корабли охранения перестраивались на ходу, продолжая вести частый, ожесточенный огонь, и только транспорты следовали все тем же курсом. Расстояние между ними увеличивалось на глазах, и Алексей догадался, что караван начал рассредотачиваться, выполняя волю флагмана. «Эх, нам бы сейчас пару зениток да несколько пулеметов! — подумал он, опять поглядев высоко в небо, где уже плыло множество беленьких, совсем не страшных облачков. — Как Сааров говорил на совещании, нам бы…»

Мысль оборвалась, точно утонула в оглушительном грохоте взрыва, всколыхнувшем, кажется все море, а вслед за взрывом недалеко впереди, там, где только что находилась «Аргунь», к самому небу взметнулось ярко-рыжее пламя, смешанное с густым, как чернила, дымом. В этом дыму и пламени, как призрак, мелькнули — и сразу умчались вдаль широко распластавшиеся крылья гигантской птицы, и сквозь звон все еще стоящий после взрыва в ушах, Маркевич услышал рев моторов удаляющегося самолета.

— «Аргунь»! — глухо вскрикнул Ведерников и тут же повернулся к Маркевичу, свирепо прорычал: — Не видите, куда прете? Лево на борт! И нас хотите погубить?

— Там люди, надо подобрать людей!

— Лево на борт, растак вашу!.. — погрозил капитан кулаком. — Или не знаете? Мы не имеем права подбирать людей, это дело «морских охотников». Лево на борт!

Да, надо было брать левее, «Коммунар» мог врезаться в борт охваченной огнем «Аргуни», да и людей с гибнущего транспорта действительно обязаны подбирать специально выделенные для этой цели корабли. Мысленно проклиная незыблемый этот закон морского конвоирования, Маркевич повернулся к рубке и коротко, сдавленно бросил в раскрытое ветровое окно рулевому:

— Возьмите лево… Так держать!