– Да. Ридна мова. Я не против украинского языка. Мотор тоже вот научился и мог по-украински говорить. Мы в аэропорту по радиостанциям всегда на украинском разговаривали. Начали в Славянске – ну так, по приколу. А в аэропорту – уже серьёзно. То есть укропы иногда не понимали с кем они переговариваются. Выходили по частоте – их частоты у нас были. Мы понимали, где именно они находятся в Песках, и могли по ним долбить. Это был плюс, что мы понимали язык. Мотор слушал «Океан Эльзы», любил, интересная такая музыка.
– Сколько у тебя ранений, Воха?
– В Славянске было первое, – он отвечает совершенно без эмоций, не понижая и не повышая голос, предельно спокойный и сосредоточенный; кстати, как я заметил, в отличие от Мотора, нецензурную лексику Воха вообще не использует. – Потом, когда границу отбивали, тоже получил осколочное ранение – тринадцать осколков. Мы приехали в больницу, и меня 40 минут прогоняли на детекторе, смотрели, где и какие осколки. Самые болючие – от АГСа. А самый больной был в ноготь. Я когда посмотрел на палец, думал, что мне палец оторвало. Нет, всё нормально, обошлось.
Потом – прорыв Шахтёрска. Я тогда получил ранение, наверное, на десятый день. Меня должны были из госпиталя выписывать, и случился прорыв. Мотор тогда был в Крыму на лечении. Ребята наши были с другой стороны Шахтёрска на 22-м блокпосту, и мы с Чеченом пытались прорваться к ним. Но нам сказали, что без вариантов, не пройдём. Мы остановились в Шахтёрске, и на утро пошли зачищать Шахтёрск в сторону Тореза. И, как сейчас помню: железнодорожное депо, мы на дорогу выглядываем, идёт пехота с техникой, и, по-моему, шла САУшка, хотя я не понимал, почему САУ в городе. Ребята их были все в чёрной форме. Мы тогда с Чеченом вылезли, с подстволов накидали и начали оттягиваться назад. Я раскрыл карту, посмотреть – что делать, где укрепляться: с правой стороны была «железка», а по дороге шли они. Радиостанции плохо работали, телефоны глушили, в общем, кое-как между собой общались. Думаю, чтобы нас свои не вколбасили, надо пойти в одно здание нормальное. Короче, в своей группе я стоял в центре, и тут где-то рядом упало. Из всех стоявших – попало только в меня. И мне тогда руку насквозь пробило.
Надо сказать, что уже в Шахтёрске, но до этого, двух наших ранило. У них там тяжело было: кишки разворотило. Поэтому я свой антишок, жгуты тогда отдал им и сам остался без ничего. Но когда самому понадобилась помощь – ничего не оказалось при себе…
Приехал в госпиталь, лёг на стол, они давай на меня ругаться: мы тебя привяжем и никуда не отпустим. Тут ещё звонит мне Мотор: что, как у вас дела? Да, говорю, вот в больничке лежу, ранили. Он говорит: да что такое, доживи до моего приезда, что за херня. Ругался, конечно, на меня. Ну а что я могу сделать, если вот так случилось.
А крайнее ранение было уже в аэропорту, когда мы сдерживали оборону в терминале. Тогда пошли на нас в наступление 15 единиц техники. Большая часть танки – 12 или 13 единиц. Они подъезжали к нам на дистанцию пятьсот, шестьсот, семьсот метров, чтобы мы их из РПГ не могли подбить. Стояли и долбили по нам, чтобы мы отвлеклись, а сами пытались с правого фланга зайти. Тогда я получил ранение в голову. Я был в шлеме. Он меня спас. Шлем был Глеба Корнилова.