Профессор тут же ответил:

– Ну конечно, не думай о работе. У нас же не мартеновский цех.

– Леша, – после небольшой паузы попросила Доброва, – ты не мог бы прийти на похороны? Ваня угодил с гипертоническим кризом в больницу, он очень любил мать и заработал, узнав о ее кончине, микроинсульт. Боюсь, процедура погребения будет жалкой. У свекрови осталась одна подруга, Эсфирь Мироновна Файфман, более никого нет. У гроба будем только мы с Надей. Не уверена, что Файфман придет, она чуть старше Анны Егоровны и, вероятно, не захочет лишних переживаний. Неприятно, когда на погребении никого нет.

Алексей Николаевич согласился, купил букет и приехал на кладбище. Эсфирь Мироновна неожиданно тоже прибыла на похороны, и не одна, а с дочерью, и затем поучаствовала в поминках. Приняв из рук Любаши блин, Файфман встала и сказала:

– Ну, выпьем за упокой души моей единственной подруги Анечки. Пусть ее убийца никогда не знает покоя, пусть у нее все подохнут.

– Мама, тетя Аня просто скончалась, – горько произнесла ее дочь.

– Нет, солнышко, – протрубила Файфман, – с ней жестоко расправилась злая рука.

– Давайте не затевать в скорбный день скандал, – тихо попросила Люба. – Не по-человечески как-то.

– Лучше молчи, – окрысилась старуха, – я знаю, кто Аню жизни лишил!

– Эсфирь Мироновна! – воскликнула Люба. – Врачи выдали нам заключение о смерти, там черным по белому написано: прободная язва.

– Не знаю, как ты это проделала, – зашипела Эсфирь, – но кровь Ани на твоих руках. Анечка мне сама это сказала! Лично!

Вот тут у Алексея Николаевича лопнуло терпение, и он ехидно спросил:

– Вы участвовали в спиритическом сеансе? Вызывали дух покойной? Если к вам, обличая невестку, явилась мать Ивана Сергеевича, то ни один суд в мире не признает ее слова, скорей уж вас попросят обратиться к психиатру.

Эсфирь Мироновна отшвырнула вилку:

– Пытаетесь представить меня дурой? За пару часов до кончины Аня позвонила мне по телефону и нервно сказала: «Фирочка! Я выяснила невероятную вещь. Всегда полагала, что Любка сволочь, но Ванечка мерзавку любит, он меня не слушает. Теперь ему придется принять слова матери во внимание! Есть доказательство! Сейчас тебе такое расскажу…» Продолжить общение не удалось, в трубке послышался щелчок. Анна Егоровна прошептала: «Чуть позднее договорим, похоже, нас пытаются подслушать, сняли вторую трубку».

Больше Файфман с Анной не беседовала. Рано утром ей позвонил рыдающий Иван и сказал:

– Мама скоропостижно умерла ночью.

Эсфирь Мироновна запнулась, потом ткнула пальцем в Любу и, словно актер в древнегреческой трагедии, возвестила:

– Убийца перед нами! Аня узнала нечто компрометирующее невестку, а та поняла, что свекровь не будет молчать, и задушила ее! Собственными руками сдавила ей горло. Но божья кара не заставит себя ждать! Господь отомстит преступнице!

Наденька зарыдала, Люба схватила девочку и увела из комнаты, а Алексей Николаевич строго сказал:

– Прекратите нести чушь! Какое сдавленное горло?! Лучше вам замолчать по-хорошему. Убирайтесь вон!

– Да я… да вам, – закатилась в истерике Файфман, – да сейчас… да иначе…