с которым вдвоем прошел самые трудные дни

Русской Поэзии и моей собственной жизни —

незабываемая любовь»[87].

В этом же издательстве вышли «Сонеты солнца, меда и луны» (1917).

Февральскую революцию Бальмонт встретил восторженными стихами. «Осенью 1917 года, – как отметили Куприяновский и Молчанова, – поэта преследовало ощущение надвигающейся катастрофы. Спасти державу, надеялся он, может лишь “твердая рука”, – так появилось стихотворение, обращенное к генералу Корнилову». В большевистском перевороте он видел прежде всего «узду на свободное слово». В годы «военного коммунизма» почти все литераторы служили, чтобы получать паек и не умереть от голода. Непригодный ни к какой службе Бальмонт, Елена и Мирра нуждались, болели и голодали (Андреева с дочерью Ниной и зятем-художником Львом Бруни с мая 1917 года жили в Миассе на Урале). Душевно заболел сын от первого брака Николай, а «Бальмонт совсем не выносил ненормальных людей, психопатов». Госиздат купил у него рукописи, но деньги сразу обесценились. Литература не кормила: сборники «Перстень» и «Семь поэм» (оба – 1920) не исправили положения. 29 марта 1920 года литературная Москва отметила тридцатилетие первого сборника Бальмонта (чествовали его и позже), а поэт уже хлопотал о выезде за границу. Луначарский дал ему командировку во Францию на год с условием не делать антисоветских заявлений и не участвовать в «белой» печати. 25 июня Бальмонт выехал с семьей в Ревель (ныне Таллин). Если верить Цветаевой, – а она свидетель ненадежный, – на прощание он сказал: «А вы, Марина, передайте Валерию Брюсову, что я ему НЕ кланяюсь», – хотя всего годом раньше они обменялись дружескими посланиями.

По Москве поползли слухи о «враждебных» выступлениях поэта, который 22 июля открестился от них письмом Луначарскому[88]. Слухи не прекратились, и в октябре нарком опроверг их в печати. Однако уже в ноябре Бальмонт начал печататься в эмигрантской прессе, а в следующем году выступил с «кинжальными словами» против большевиков в лекциях, статьях и стихах, включая написанные летом – осенью 1917 года, вошедших в сильную книгу «Марево» (1922). В ответ Госиздат выпустил оплаченный еще в 1920 году сборник «Песни рабочего молота». Лучшего способа дискредитации, политической и литературной, было не придумать…

Листовка к юбилею литературной деятельности Бальмонта. 1935 г. Собрание В. Э. Молодякова

Когда Бальмонт перестал быть декадентом? Сравнивая «Перстень» с новой книгой Брюсова «Последние мечты», Давид Выгодский писал: «В один день в одном издательстве, на одинаковой бумаге, с одинаковыми обложками, даже шрифт, число страниц – всё одинаково. <…> Но как посмотришь в середину – совсем не то. Как две капли: одна воды, а другая водки. Вода – это Бальмонт. Водица – ни холодная, ни горячая, так себе»[89]. «Бальмонт уже лет 15 назад стал превращаться в заурядного графомана, и книжки его стихов, вышедшие в революционные годы, прямо оскорбляют убожеством содержания и формы», – припечатал его Брюсов в 1922 году в статье «Вчера, сегодня и завтра русской поэзии»