Для Эллиса, подводившего итоги в книге «Русские символисты» (1910), Бальмонт однозначно стал прошлым: «Он плодовит, он жизнеспособен, отзывчив и энергичен по-прежнему. Но ни в одной строке его уже не звучат те ноты божественного вдохновения, которые никогда не покидали его прежде. <…> Целый ряд книг… включая сюда же и почти всё написанное прозой представляет собой нечто до такой степени бездарное, бесстильное, убогое по содержанию и почти лишенное всякой формы, что даже узнать здесь прежнего “короля русской поэзии” не представляется никакой возможности. <…> Первые вещи Бальмонта кажутся нам, напротив, тем более ценными и дорогими, чем глубже и бесповоротнее кажется нам его последующее творческое падение».
Бальмонт подвел итог десятитомным «Собранием стихов», а «Заревом зорь» (1912) отчасти реабилитировал себя в глазах читателей. «Книгу приятно прочесть, – заметил Брюсов в статье «Сегодняшний день русской поэзии», – но, если бы ее не существовало, облик Бальмонта как поэта не изменился бы»[85]. Отныне «брат Валерий» отводил место «брату Константину» только в обзорах. «Бальмонт в своей новой книге, – писал он о сборнике «Белый зодчий. Таинство четырех светильников» (1914), вдохновленном кругосветным путешествием 1911–1912 годов, – остался тем же Бальмонтом последних лет: умелым и опытным слагателем стихов, иногда певучих, иногда крайне небрежных. В большом томе есть стихотворения, которые должно признать подлинными поэтическими созданиями, но ни одно из них не возвышается до того уровня, которого достиг Бальмонт в своих первых книгах. Новые стихи Бальмонта производят впечатление, что он повторяет и договаривает сказанное (им же) раньше; но в этих повторениях и договариваниях есть бледность отражений»[86]. Книгу «Ясень. Видение древа» (1916) он уже не рецензировал, ограничившись оставшейся в столе эпиграммой: «Прекрасна старость ясеней и сосен, / Но устаревший стих несносен».
В 1913 году Бальмонт воспользовался амнистией к трехсотлетию дома Романовых и вернулся домой. Его почтительно встречали ученые и литературные общества, непочтительно – молодежь вроде Маяковского. «Тише, тише совлекайте с древних идолов одежды. / Слишком долго вы молились, не забудьте прошлый свет», – отвечал Бальмонт. Войну с Германией Бальмонт, находившийся во Франции вместе с Еленой Цветковской и их дочерью Миррой, «приветствовал ликующе». «Славяне должны выдвинуться на первое место в Европе», – писал он жене, разразившись восторженными стихами. Приехав в Россию в мае 1915 года, он зажил на два дома: Екатерина в Москве, Елена в Петербурге – поскольку «Катя милая» отказалась «жить вблизи друг друга». Он совершил несколько лекционных турне, от Тифлиса до Владивостока, откуда в апреле – мае 1916 года съездил в очаровавшую его Японию. Принимали поэта хорошо, книги раскупались, так что Викентий Пашуканис начал выпускать «Собрание лирики» Бальмонта. В конце 1916 года он послал первые две книги старому другу:
«Валерию Брюсову, этот утренний цветок,
лишь им в те дни привеченный»;
«Дорогому Валерию Брюсову,