Когда внутри символизма разгорелась яростная борьба, Бальмонта не было в России: в начале 1905 года он уехал в Мексику с Цветковской. «Странно: все вдруг почувствовали себя как-то освобожденными, – делился Брюсов с Перцовым. – На проводах было так много веселых лиц, что становилось неловко. <…> С его отъездом словно закончился какой-то период в нашей литературе. Десять лет он царил полновластно в нашей поэзии. Но теперь жезл выпал из его рук. Мы далеко ушли вперед; он остался на одном месте». Пытавшиеся конкурировать со «Скорпионом» и «Весами» издательство «Гриф» и журнал «Золотое руно» привлекли поэта на свою сторону, публикуя всё, что он присылал, будь то «книга отчаяния и мести, макаберного гротеска и колдовства»[78] «Злые чары. Книга заклятий» или сборник «Фейные сказки. Детские песенки», написанный для дочери Нины (обе – 1906).
Расхождение Бальмонта с собратьями стало очевидным, но его позиция осталась неколебимой. «Я искренне думаю, что за все эти последние десятилетия в России было лишь два человека, достойные имени Поэта, священнее которого для меня нет ничего. Это ты, и это я, – писал он Брюсову 5 сентября 1905 года. – Хорош многим Вячеслав [Иванов], но, к сожалению, он более, чем что-либо – ученый провизор. Медоточивый дистиллятор. Балтрушайтис – какой-то после дождичка в четверг. Лохвицкая – красивый романс. Гиппиус уж очень Зиночка. Тонкий стебелек, красивый, но кто его не сломит? Блок не более как маленький чиновник от просвещенной лирики. Полунемецкий столоначальник, уж какой чистенький да аккуратненький, “Дело о Прекрасной Даме” все правильно расследовано. Еще таких “дел” будет сколько-то, все с тем же результатом, близким к элегантному овальному нулю. Единственный, кто мог бы носить с честью звание Поэта, это Андрей Белый. Но он изолгался перед самим собой. Говоря грубо, он какой-то проститут Поэзии. Он сдал ее в наймы, а сам сделался стряпчим. Он дохленький профессор, он маленький поп-расстрига. Он еще может воспрянуть. Но трудно».
Подвела поэта и политика. Войну с Японией в 1904 году он почти не заметил («Нежен я, и кроток я, а страшный мир жесток»), хотя она вдохновила на сильные стихи Брюсова, Иванова и Блока (мотив «кораблей», которые «не придут назад»). Затем грянули революционные волнения, открывшие в Брюсове гражданского поэта и взволновавшие младших символистов. Бальмонт, по словам жены, «страстно увлекся революционным движением. Все дни проводил на улице, строил баррикады, произносил речи, влезая на тумбы». Результатом общения с Горьким стало появление в «Дешевой библиотеке товарищества “Знание”» сборника комично-беспомощных «р-р-революционных» стихов («Кто не верит в победу сознательных смелых рабочих, / Тот играет в бесчестно-двойную игру»), который Брюсов похоронил словами: «Поэзии здесь нет ни на грош. <…> В какой же несчастный час пришло Бальмонту в голову, что он может быть певцом социальных и политических отношений»