Центральной темой первого, самого декадентского, романа Вирека «Дом вампира» («The House of the Vampire», 1907; русский перевод – 2013) стало интеллектуальное противостояние писателя, художника и светского льва Реджинальда Кларка и молодого литератора Эрнеста Филдинга, которого мэтр взял в ученики. Кларк оказался «ментальным вампиром», похищающим у других творческие замыслы и даже законченные «в голове» произведения, которые реализовывал, используя свое формальное мастерство{171}. Эрнест понимает это лишь к концу книги, хотя автор дает читателю немало подсказок. «Ему виделись длинные, тонкие пальцы, которые каждую ночь словно ощупывали извилины его мозга. <…> Его мозг был подобен золотоносному руднику, содрогающемуся под ударами кирки шахтера. Шахтера, который день за днем, основательно и неумолимо вскрывает жилу за жилой и извлекает бесценные сокровища из содрогающейся земли. Но каждая золотоносная жила – это его вена, а каждый золотой самородок – его мысль! Какая бы идея у него ни зарождалась, рука из ночных кошмаров похищала ее, грубо разрывая тонкие нити мыслей». «Именно благодаря мне и через меня лучшая часть тебя сохранится в веках», – ответил Кларк на обвинения. Автор избегал моральных оценок, но критика задалась вопросом: как он сам оценивает героя-вампира? «Мой вампир – это сверхчеловек Ницше, – заявил Вирек. – Он имеет право красть из чужих мозгов».

Издательство рекламировало «Дом вампира» как «символическую повесть, отличающуюся широтой ви`дения, безупречным мастерством, потрясающей силой и беспощадной проницательностью», но книгу приняли неровно. «Жаль, что никакой вампир не украл идею Вирека до того, как он ее испортил», – иронизировал один рецензент. Автора упрекали в отсутствии оригинальности, в излишней цветистости языка, переходящей в дурной вкус, в невыдержанности стиля, однако влиятельный критик Уильям Риди утверждал, что со времени «Портрета Дориана Грея» «не появлялось столь таинственного и умного романа». Ему вторили обозреватели провинциальной прессы, поскольку известность Вирека вышла за пределы Нью-Йорка: «Книга производит зловещее впечатление, и тень “вампира” еще долго преследует вас после того, как дочитаны последние слова»; «Читатель тянется к “Дому вампира”, как магнит к металлу, книга засасывает его, как паук – муху». Самую высокую оценку дал Симонс: «Роман понравился мне больше других ваших книг. Идея оригинальна, форма искусна, финал оправдывает развитие событий. <…> Из символа вы сделали впечатляющую историю. Она наводит на мысль об Уайльде, но Уайльд испортил бы ее украшательством и смазал бы финал. Здесь есть сила, и эта сила заставляет дочитать до конца».

Красочный портрет хлебнувшего славы Вирека оставила Бланш Уэгстафф – по словам друга, «золотоволосая светская женщина и очаровательный поэт»: «С ярким галстуком, сверкающими золотыми волосами, соблазнительными руками и голосом, красивым, как звон колокола, он вещал неофитам о “новой” поэзии – точнее, исключительно о своей… В его магнетизме было что-то электрическое. На сборищах поэтов он вскакивал в пламенном споре, изящно жестикулировал и вызывал споры. Не все любили Вирека. Многие опасались. В боязни его острого языка и экзотичной личности была зависть наряду с неприятием агрессивности, великолепного нахальства и бьющих через край талантов». Дружба оставалась литературной, несмотря на стихи вроде вирековской «Баллады королевы Лилит», где Люцифер и Лилит – эти имена Сильвестр и Бланш использовали в переписке – называют друг друга не только «братом» и «сестрой», но «любовниками» и говорят о «приятных мигах нежных ласк».