Далее автор заявил, что Брюсов по его совету подкупил Ракшанина для рекламы символизма, и попросил переслать письмо Буренину. «Нововременский» зоил дал новый залп по символистам, повторив обвинение в подкупе, и утверждал, что Емельянов-Коханский раскаивается в своей шутке, единственной целью которой было доказать, что все декаденты – шуты гороховые[310]. «Никакими средствами не брезгают, чтобы только уничтожить символистов», – с горечью писал Брюсов 13 декабря Перцову, узнав об истории с письмом[311].

Разрыв стал окончательным. Во втором издании «Обнаженных нервов» (с другим портретом) появились посвящения «В. Б-у» (Брюсову), «К. Б-ту» (Бальмонту), «А. Д-ву» (Добролюбову) с такими перлами остроумия – цитирую первое «На наступление зимы»:

Третье издание Брюсов в 1904 году (под псевдонимом «Д. Сбирко», который использовал только дважды) рецензировал как будто всерьез – писал о просто неудачной книге, а не о заведомой мистификации, в контексте полемики с совсем другими оппонентами: «Нельзя сказать, что г. Емельянов-Коханский был совершенно обделен дарованием поэта. Не возьмемся судить, что за поэт мог бы выработаться из него, если бы он относился к своему творчеству серьезнее, если б хотел учиться и работать. Во всяком случае, пойдя по проторенному пути, он мог бы занять место в ряду тех стихотворцев, которым критики толстых журналов раздают звания “симпатичных дарований” и “подкупающих теплотою чувства талантов”. Стоило г. Емельянову-Коханскому перестроить свои самодельные струны на принятый в либеральном лагере лад и начать лицемерно воспевать “стремленья дать немного света тому, кто светом обделен”, или столь же лицемерно попрекать “лениво дышащие розы”, – и его карьера была бы обеспечена. Из мелких ежедневных и еженедельных изданий, где он когда-то работал, он, подобно всем иным-прочим, поднялся бы, ступенька за ступенькой, до “Русской мысли” и “Русского богатства” и был бы включен г. П. Я. в “Русскую музу”{141}. Г. Емельянову-Коханскому такое искание литературных чинов за выслугу лет было нестерпимо, – и в этом его истинное достоинство. Впрочем, о г. Емельянове-Коханском уже пора говорить в прошедшем времени». «Круг его интересов узок, – добавил Брюсов, – настроения, которыми он живет, низменны. Г. Емельянов-Коханский в литературе похож на невоспитанного человека, который задумал быть развязным и смелым в обществе: все выходки его грубы и не столько смешны, сколько неприятны»[312]. Полагаю, что за последними словами стоят конкретные личные воспоминания.

В письме Емельянова-Коханского Амфитеатрову содержалось утверждение, позднее вызвавшее полемику среди брюсоведов. Речь шла о двух стихотворениях, опубликованных во втором и третьем выпусках «Русских символистов» за подписью З. Фукс. Критики гадали, мужчина это или женщина. «Будем надеяться, что “З” означает Захара, а не Зинаиду», – заметил в рецензии Владимир Соловьев. Ибо какая дама могла позволить себе такие «бодлерианские» стихи: