Митя понуро молчал – крыть было нечем. Это и называется – опалиться по полной…

– Ну конечно, что тут скажешь… – сказал Митин без всякого торжества или насмешки, со спокойным удовлетворением победителя. – Только и молчать в тряпочку… Вообще-то и этот фокус можно подвести под уголовную статью – умышленное уклонение от призыва, еще что-то там… Но зачем мне лишнее зверство? Мне одно нужно – убрать тебя от Юльки самым надежным образом. Осенний призыв как раз идет вовсю, пришлют тебе еще одну повесточку, уже на такую медкомиссию, с которой ты схимичить не сумеешь, – и добрый день, непобедимая и легендарная Советская армия! В десант или морскую пехоту тебя, конечно, с полутора диоптриями не возьмут, но найдется масса частей, куда возьмут с визгом. Хорошей военной специальности у тебя нет, и будешь ты два года грязь месить со всем усердием. Долг Родине отдавать, мошенническим образом неотданный. Ну? Преувеличиваю я? Пугаю зря? Говори, я слушаю, во времени не ограничиваю…

Митя все так же угрюмо молчал. Нечего было сказать. Связи Батуалиной матери на всю аюканскую медицину не распространяются, запросто может найтись и такая комиссия, о которой говорил Митин…

– Горячку не пори, – сказал Митин. – Когда я уйду, сядь и обмозгуй хорошенько. Подумай, кто ты есть и кем можешь стать. – Он осмотрелся. – Двухкомнатная квартира в центре города, работа, в общем, не пыльная, зарплата побольше моей, все развлечения, от коньячка до девочек. А кем можешь стать? На два года в казарму, в кирзу и хэбэ, собственной воли и собственных желаний ни на грамм, перед каждым ефрейтором тянуться… А то еще зашлют куда-нибудь на «точку», в пустыню или в тундру, где два года девок не увидишь, а выпить если и удастся, так только спирт, из гуталина отжатый. Никогда не пробовал? Мерзость редкостная… И все устроится самым милым образом. Когда вернешься через два года, бравый защитник Родины, весь в значках и дембельских прибамбасах, Юлька уже давно будет в Шантарске учиться. И из памяти тебя выкинет намертво. Вы с ней не Ромео и Джульетта, в конце-то концов: так, поиграли малость в романтику… Вот ты крепко помнишь школьные любови? Ведь должны были быть? Так, смутно, если вообще помнишь – и в сердце наверняка ни одна жилочка не ворохнется. Верно ведь? У всех так было, и у меня, что скрывать, тоже… А если забудешь Юльку намертво – и я про твои справочки никогда не вспомню. Это, в конце концов, не мое дело – если еще один обормот от армии отмажется, не ты первый, не ты последний… Но если обмануть вздумаешь, друг ситцевый… – в голосе Митина явственно прорезался металл. – Никогда не поздно переиграть. Призыву ты подлежишь до двадцати семи лет, так что времени впереди мно-ого… Ну, вот и все, поговорили. Что там дальше рассусоливать, мне все ясно, тебе все ясно…

Он похлопал Митю по плечу – рука была тяжелая, – шагнул к двери.

– Подождите. – Митя встал.

– Ну, что еще такое? – недовольно обернулся Митин.

Взяв с комода толстый пакет в серой оберточной бумаге, Митя его быстренько распотрошил, кидая обрывки прямо на пол. Достал толстый том в цветастой обложке – «Шпион» Фенимора Купера на английском и второй, толстенький, но меньше размером – рассказы, повести и стихи Стивенсона на том же наречии. Митин недоуменно смотрел на него, но с места не двигался.