Митя понял, что недоуменное молчание начнет непоправимо затягиваться – и по-прежнему не знал, как отсюда убраться, чтобы выглядело непринужденно. Марина выручила. Сказала, смеясь:

– Толя, ты чуть свою телеграмму не обогнал, – и показала бланк. – Почтальон буквально минуту назад позвонил…

– Понятно, – сказал Толик, сунул руку в карман брюк. – Вам, молодой человек… э-э, полагается что-то?

– У нас зарплата хорошая, – сказал Митя. – До свиданья.

Выходя, он понял, что для Марины его сейчас просто-напросто не существует – глаз не сводила с образцового советского инженера, а уж что было в этих глазах…

Спустившись с крыльца, он резко остановился – к нему поспешал Акимыч, а следом, на полшага отставая, целеустремленно пер верзила в черном халате, лет сорока, могучий мужик абсолютно непьющего вида. Ага, вот оно что… Вездесущий Акимыч в роли пожарной команды.

– Батальонная разведка, ты без дел бываешь редко… – продекламировал Митя с кривой улыбочкой. – Акимыч, вот объясни ты мне: как ты во второй раз ухитряешься оказаться в самый разгар пьесы? Колдун ты, что ли?

Рядом с Митиным мотоциклом стояли «Жигули» последней модели – «шестерка» с четырьмя фарами, сверкавшая никелированными полосками, бежевой краской, разве что запылившейся чуточку. Акимыч посмотрел на нее, потом на домик.

– Да успокойся, батальонная разведка, – сказал Митя с неизвестно откуда взявшейся усталостью. – Нет там трупов, и раненых нет, только голубки воркуют… Слышишь?

Действительно, в приотворенное окно слышалась веселая, беспорядочная болтовня на два голоса.

Облегченно вздохнув (и не скрывая этого), Акимыч повернулся к своему оруженосцу:

– Володь, все в порядке, иди…

И двинулся вслед за Митей, когда тот пошел к мотоциклу.

– Нет, как это у тебя получается? – спросил Митя. – Как старики говорят, слово какое знаешь?

– Да какое там слово… – махнул рукой Акимыч, показал на главное здание: – Видишь на втором этаже два окна, угловое и рядом? У меня там кабинет. Ну, увидел твою тарахтелку, а там и Толичек подъехал. Ну и подумал: мало ли что… Знаю я вас, нынешнюю молодежь, у каждого нож в кармане…

– Акимыч… – поморщился Митя. – У меня мозгов хватает понять: если любовь всей жизни, десять ножей не помогут…

«Шмайсер» в его руках загрохотал, затрясся, заплевался короткими язычками пламени – и образцовый советский инженер в испятнанном кровавыми пятнами бежевом (интересно, машину под костюм подбирал или костюм под машину?), нелепо скрючившись, осел на землю.

Видение вмиг налетело и так же моментально пропало. А смысл?

– Акимыч, – тоскливо сказал Митя. – Я против тебя щенок, понимаю, ты такую жизнь прожил… Что, ей ничего нельзя объяснить? Хоть это гниль, ты сам говорил?

– Пока сама не поймет – не объяснишь, – сказал Акимыч, вот чудо, со словно бы дружелюбными нотками в голосе. – Иногда так и не понимают никогда. Ну, всего тебе самого. Езжай, что тебе теперь здесь…

Он кивнул и отошел. Митя движок не включал, сидел, упершись в потрескавшийся асфальт подошвами офицерских хромачей, жадно глотал дым, и в голове вертелось как нельзя больше подходившее к случаю блоковское: