– Нет, – угрюмо сказал Митя.

– Врешь, – убежденно сказал Митин. – Я, Дмитрий, в милиции не первый год, таких бобров повидал, которые целок изображали… Ты перед ними, прости, поросячий смех. Всё ты понимаешь. Оставил Юльку в покое и забыл о ней совершенно. Приснилась она тебе, понял? – Его голос зазвучал чуть жестче. – И думать о ней забудь. А то, знаешь… Дмитрий, ты не сиди сычом, а то я один разливаюсь, как певец в опере, а ты помалкиваешь… Скажи что-нибудь по делу. Я ж говорю, у нас разговор неофициальный, не под протокол, да и протокола никакого быть не может, поскольку нет ни следствия, ни возбуждения дела. Ну, скажи что-нибудь, есть же у тебя свои соображения по поводу?

– А то – что? – спросил Митя. – Пугать будете? Любимой вашей сто семнадцатой?

– А при чем тут сто семнадцатая? – спросил Митин с искренним, как показалось Мите, удивлением.

– Ну, вы ж ее всегда шьете…

Митин рассмеялся – опять-таки вроде бы вполне искренне.

– Юридическая грамотность у вас, молодежи, на нуле, – сказал он, помотав головой. – Моя бы воля, я бы Уголовный кодекс в школьную программу ввел. Авось меньше дурачков на нары бы попадали… Сто семнадцатая, Дмитрий, это чисто изнасилование. Чисто силком. А к тебе никак не клеится, ты ведь не насиловал?

– И в мыслях не было, – сказал Митя.

– И то ладно… А есть еще сто девятнадцатая – вступление в половую связь с лицом, не достигшим совершеннолетия. И хоть напиши тебе это лицо сто расписок, что оно по доброму согласию, – все равно автоматом, до трех лет… – Он наклонился к Мите совсем близко, глаза стали жесткие и холодные. – Было?

– Не было, – сказал Митя. – И в мыслях не было.

– Совсем-совсем? – одними губами усмехнулся Митин. – Девчонка красивая, все семнадцать дать можно, а ты телками избалован, хрен сам из штанов выпрыгивает… Что, и не пытался?

Митя тоже посмотрел ему в глаза:

– А можете поверить, что не пытался?

– Про любовь будешь вкручивать? – с усмешечкой осведомился Митин.

– Нет, – сказал Митя. – Просто есть девчонки, которых… без всякого зазрения совести. А есть такие, которых трогать не хочется, пусть остаются чистыми. Можете вы в такое поверить или милицейский рефлекс не позволяет?

– Могу, – серьезно сказал Митин. – Нетипичная ситуация, прямо скажем, но могу. Всякое в жизни случается. И парень ты не сказать чтобы дешевый – я тут подсобрал о тебе кое-что. Иначе говорил бы по-другому, не рассусоливал… Да и Юлька, я уверен, не врет – что ты ее трогать и не пытался.

– И ее допрашивали? – вскинулся Митя.

– Формулировки у тебя неправильные, Дмитрий. Не допрашивали, а поговорили по душам, как подобает родителям… и родным дяде с тетей. А я ее с пеленок знаю. Врать не будет. И знаешь, она тебе такую характеристику дала – хоть ангельские крылышки тебе пришивай. Вот только это сути дела не меняет нисколечко. Требования к тебе остаются прежние – забыть начисто. Да, есть еще сто двадцатая. Развратные действия в отношении лица, не достигшего совершеннолетия. Тоже до трех лет. А сюда входит, как бы сформулировать… всё, что меж поцелуями и половым актом. Ну не станешь же ты мне врать, что у вас не дошло хоть до чего-то из этого обширного наборчика? – Его голос звучал доверительно, едва ли не задушевно. – Дмитрий, я сам в старших классах покуролесил, все понимаю… Было что-то?