благодаря купцам и крестоносцам, народная ересь меньше отклонялась от

ортодоксальной доктрины, в отличии от протестного движения, которое

стремилось к радикальной демократизации социальной жизни [18]. Ересь

была эквивалентом «теологии освобождения» для средневекового

пролетариата. Она систематизировала народные требования духовного

39

возрождения и социальной справедливости, призывая церковь и светскую

власть к высшей истине. Ересь осуждала социальные иерархии, частную

собственность и накопление богатства, распространяла среди людей новую

революционную концепцию общества, которая впервые за Средние века

переопределяла каждый аспект повседневной жизни (работу, собственность, продолжение рода, статус женщин), излагая вопрос эмансипации в подлинно

универсальных терминах.

Еретическое движение также организовало альтернативную структуру

сообществ, которая имела интернациональный аспект, дающий возможность

членам сект вести более независимую жизнь, иметь поддержку от широкой

сети контактов, школ, убежищ, где им могли предоставить помощь.

Действительно, не будет преувеличением сказать, что еретическое движение

было первым «пролетарским интернационалом» — такова была область

влияния сект (в частности, катаров и вальденсов), связи между собой они

устанавливали с помощью ярмарок, паломничества и постоянно

пересекающих границу беженцев, спасавшихся от преследований.

Истоком народной ереси было убеждение, что бог больше не говорит через

духовенство из-за его жадности, коррупции и скандального поведения.

Поэтому две главные секты провозглашали себя каждая «истинной

церковью». Кроме того, еретическая угроза носила политический характер, поскольку бросая вызов церкви, должна была противостоять одновременно

идеологической опоре феодальной власти, самому крупному землевладельцу в

Европе, и одному из институтов, более других ответственному за ежедневную

эксплуатацию крестьян. С XI века власть церкви стала деспотичной, прикрываясь своим якобы божественным саном, церковь правила железной

рукой и пополняла казну за счет неограниченных поборов. Все, от Папы до

сельских священников продавали отпущения грехов и индульгенции, а

религиозные обряды призывали верующих в церковь, только чтобы

проповедовать им святость десятины, превращали таинства в товар на рынке, до такой степени, что продажность духовенства стала притчей во языцех во

всем христианском мире. Дело дошло до того, что духовенство отказывалось

хоронить мертвых, крестить и отпускать грехи, пока не получит компенсацию.

Даже причастие стало предметом купли-продажи. И «если несправедливому

требованию сопротивлялись, непокорный отлучался от церкви и должен был

платить за примирение, вдобавок к первоначальной сумме». (Lea 1961:11).

В этом контексте распространение еретических доктрин не только дало