В первые минуты для Прикквистера они были просто винегретом из непривычно приземистых фигур, таких же непривычных одежд, которые были бы скорее уместны на съемочной площадке исторической драмы, чем в охваченном войной Ираке; из пряничной пестроты дворцовых стен, за которыми только что исчезли Мако, Фолз, Ахмед и Макфлай; из терракотовых кубических блоков — то ли казарм, то ли хозяйственных построек; из терпкого запаха немытых тел и горячего битума, плывущего над площадью; и еще какой-то пряной пищи, которую готовили, видно, где-то неподалеку.

Потом Прикквистер увидел — где именно. В глубине крепостного двора, за толпой, немолодой человек в длинном халате и войлочной шапке, стоящий рядом с котлом, подвешенным над углями, помешивал что-то длинной лопаткой, не обращая ни на кого внимания, время от времени подносил лопатку ко рту, пробуя варево на вкус, и удовлетворенно качал головой.

Словно почувствовав взгляд Прикквистера, человек обернулся. Наверное, ему было лет сорок пять, но здесь он казался стариком — возможно, из-за редкой седой бороды и обожженного солнцем морщинистого лица, вполне обычного, человеческого, никакого не бандитского. Он даже чем-то походил на актера Моргана Фримена, эдакого ироничного и мудрого старикана, который запросто может оказаться хоть обычным дервишем, хоть посланцем инопланетной цивилизации, хоть самим Господом Богом. Прикквистер вдруг подумал, что сухой паек уже приелся, и ему очень захотелось отведать той экзотической готовки, что кипит в большом котле…

В общем, неведомо как, неведомо почему, но вся эта человеческая мешанина для него сразу распалась на отдельные лица — тоже вполне обычные: насупленные и открытые, молодые и старые, напряженные, как взведенная пружина, и обычные, готовые, казалось, вот-вот рассмеяться… в общем разные лица, как в любом скоплении людей. Хотя общим для всех было то, что здесь собрались одни мужчины, все с бородами: редкими и густыми, седыми и черными, рыжими и красными — крашенными охрой, все в головных уборах. И еще — у всех поголовно имелось оружие: пики, мечи, сабли, ножи, топоры на длинных рукоятках, боевые цепы, луки и даже пращи. У пращеносцев, или как они там называются, к поясам были подвязаны тяжелые мешочки, наверняка с камнями… Короче, толпа была вооружена до зубов, что, конечно, не позволяло воспринимать ее как обычное мирное собрание.

«Но с другой стороны, — подумал Прикквистер, — мы ведь тоже не с волейбольными мячами сюда явились».

— Заметь: одни мужики, — шепнул рядом Смит. — А где их жены, дочери, сестры?

— Их спрятали подальше. Или вообще отправили в другое место, — сказал Прикквистер. — Вон, мужик еду варит.

— И что?

— Ни один араб не станет готовить пищу, если рядом есть женщина. Закон у них такой. Спрятали. Плохой знак. Значит, готовятся к войне.

— С нами? — спросил Смит и вздохнул. — Чего они пялятся-то на нас, не пойму? Стоят, как придурки, рты разинули.

— А я откуда знаю…

Санчесу по прозвищу Бульдог, похоже, в голову пришел тот же вопрос. Санчес занял место в середине выгнутой цепи пехотинцев, чтобы всех видеть и держать под контролем авангард айраков. Он здорово нервничал. Не то слово — ему хотелось рвать и метать, до того поганая складывалась ситуёвина… спасибо капитану Мако. Ай да капитан! Айраки что-то наплели ему, сунули какую-то саблю в подарок, так он чуть кипятком не обмочился, чуть не бегом погнал взвод в эту западню. В том, что это именно западня, Санчес не сомневался ни секунды. И Мако, боевой офицер, тоже не должен сомневаться… если, конечно, бородатый дед не купил его с потрохами. Может, эта сабля какая-нибудь особо ценная? Из тех, что выставляют на аукционах, где один только каталог стоит сотни две баксов? Смотрится богато, конечно, загнать какому-нибудь миллионеру — милое дело… Но только не ценой жизни ребят.