— Как ученого вас интересуют только трупы и руины, — пробормотал Грох. — И пистолет за пазухой!

— Хорошо, — Макфлай опять пошел в атаку. — Отлично! Тогда объясните мне, почему пропала связь? А? Куда делись спутники? Куда делись наши войска? Почему карты врут? Почему все местные такого маленького роста? Почему, в конце концов, мы находим давно вымершие поселения — даже не поселения, собственно, а археологические объекты — целыми и невредимыми?

Макфлай помолчал.

— Нет ответа! Кроме одного: неизвестно как и почему, но произошло невероятное: мы оказались отброшены во времени на несколько столетий! Вот! Просто представьте себе это — и все встанет на свои места!

Санчес в своем углу громко зевнул.

— Вопросы звучат хорошо, — сказал Палман. — А вот ответы… Как-то не очень.

— В таком случае грозу проще всего объявить гневом Господним, а радугу — улыбкой Девы Марии, — раздраженно отозвался Грох. — Тоже все сходится, и не надо искать никаких объяснений… Ох уж мне эти гуманитарии! Как вам не стыдно, Макфлай! Вы же ученый! К чему эти антинаучные эскапады? Разве можно объяснять что-то, оторвавшись от материалистических позиций?

— Наверное, нельзя, — с мефистофельской улыбкой молвил профессор Макфлай. — Тогда объясните, пожалуйста, герр Грох, откуда здесь взялся халиф Аль-Хасан, который жил в тринадцатом веке? А если он самозванец, откуда у него такой дворец? И каким образом давным-давно разрушенная крепость Аль-Баар стоит здесь в целости и сохранности? Объясните с материалистических позиций!

— Хватит, — прервал его Маккойн. — Если вам неймется, можете продолжить научные споры в своей палатке. А я собираюсь объявить в лагере отбой и лечь спать, в каком бы веке мы ни находились!

Он откинул полог входа и встал рядом, как бы приглашая очистить палатку.

— Даже если бы мы действительно оказались в тринадцатом веке, морская пехота все равно жила бы по одному правилу — воинскому уставу, — добавил капитан на прощание. — Устав предусматривает все случаи жизни. Вот так-то, профессор.

Около пяти утра его разбудил Салливан, руководивший ночной сменой часовых.

— В крепости какое-то движение, сэр, — сказал он. — И пришел звероподобный солдат из местных. Я не понимаю, что он говорит, но похоже, хочет видеть вас.

— Буди Макфлая, — сказал капитан, ожесточенно растирая помятое лицо. — Впрочем, нет, пусть дрыхнет себе… Ахмеда зови. Живо.

Когда Маккойн, умывшись в углу из фляги, вышел наружу, Ахмед уже стоял возле палатки, с опаской поглядывая на воина свирепого вида, в чьем левом ухе висела целая связка колец, оттягивавшая изуродованную мочку вниз. Шишак на нем был новый, но Мако сразу его узнал — вчерашний хряк.

«И за какие грехи Аллах наградил этого мусульманина внешностью нечистого животного»? — подумал капитан. Здороваться со своим знакомым Мако не стал и вопросительно посмотрел на переводчика.

— Он сказал, халиф хочет говорить с тобой, — сказал Ахмед.

Было еще серо и ощутимо прохладно. На светлеющем небе постепенно гасли звезды. Переводчик часто моргал со сна и ежился, пряча ладони в рукава рубашки.