Вспоминается сразу фильм «Москва слезам не верит», где Кеша говорит фразу: «Ну, моя фамилия вам ничего не скажет». Только в реальной жизни, разговаривая со старушками, он прекрасно понимал, какой значительной окажется для них его фамилия, и, исходя из этого, уже построил свою фразу «некто Смоктуновский». По его книгам видно, что он прекрасно владел словом.
Те гастроли проходили осенью, и я на всю жизнь запомнил, как помимо цветов Смоктуновскому на сцену Александринки выносили огромные охапки веток с гроздями спелой рябины – это было так красиво и так по-особенному, по-петербургски. Иннокентий Михайлович часть этой рябины отдавал мне, и потом у меня в комнате долго-долго, засыхая, висели грозди замечательной «смоктуновской» рябины.
Для моего альбома № 06 «Иннок. Смоктуновский. Гений» Юрий Рост написал предисловие, начинавшееся со слов: «Я иногда представляю себе, а вот был бы у нас такой президент как Смоктуновский. И смотрел бы он на свой народ, и народу было бы неловко пребывать в злобе и жестокосердии, не любить в себе бога и не следовать заповедям, а наоборот – желать глада и мора тому, кто верит в своего бога. И был бы сей народ талантлив настолько в терпимости своей, что устыдился бы своей гордыни и попробовал бы избавиться от пороков, а не лелеять их. Или хотя бы подавил пороки на какой-то час, а там, глядишь, и привык бы жить по придуманному Им плану.
Иннокентий Михайлович Смоктуновский прожил недлинную, но очень богатую актерскую жизнь, оставив легенду, которая, поверьте, уступает реальности не только в подробностях. Его гений был озарен Богом, и Смоктуновский был вежлив и исполнителен в Его указаниях. Почти всегда».
Снять Антониони
А теперь расскажу о двух эксклюзивных фотографиях, которыми я очень горжусь, потому что их вообще не должно было быть. В советские годы не было никаких ночных клубов и других развлекательных заведений, кроме ресторанов. Поэтому у нас было заведено, что мы собирались у Бори Мессерера, благо мастерская у него была большая. Там встречались очень интересные люди, многие мечтали познакомиться и пообщаться с Борей и его женой – Беллой Ахмадулиной. Как-то раз, это было в 1979 году, звонит мне Боря и говорит: «Приезжай, у нас сегодня будет Микеланджело Антониони, и фотоаппарат захвати».
А я очень любил Антониони и кое-что про него знал, поэтому сразу сказал: «Боря, он не будет фотографироваться». У Антониони был ступор по отношению к фотокамере, в ее присутствии у него буквально начинался нервный тик. Довольно редкое явление, что-то подобное мне еще встречалось лишь у Дмитрия Дмитриевича Шостаковича. Когда человек категорически не может фотографироваться и смотреть в объектив фотоаппарата…
Тем не менее я помчался в мастерскую к Мессереру. Я с огромным пиететом и восхищением относился к Антониони. Из ряда гениальных итальянских режиссеров, таких как Федерико Феллини или Лукино Висконти, его стилистика для меня самая близкая. Во ВГИКе у нас была своя фильмотека, которой обменивались киношколы мира. Фильмы в ней собрались на языке оригинала, без перевода и титров. И у нас было четыре фильма Антониони: «Приключение», «Затмение», «Крик» и «Ночь». И я по монтажным листам, в которых был перевод, выучил покадрово расшифровки всех этих фильмов, и потом, не зная итальянского языка, синхронно переводил их во время сеансов всем остальным студентам. На то, чтобы это все выучить, ушло полтора месяца бессонной жизни – только в молодости можно себе такое позволить.