— Вот так, — сказал он, обращаясь к мертвецу. — Такие дела, брат Нежданов.

Когда доктор закончил с рисунком, Иван Федорович взял у него плотный лист бумаги и сказал, что сам отвезет его к Архипову.

— Вызовите экипаж, господин пристав, — попросил Скопин, не отдавая рисунка. — Я поеду к господину Сбежину.

— Вы? — удивился Захар Борисович.

Скопин посмотрел на него ничего не выражающим взглядом:

— Вы тоже желаете?

— Да.

— Хорошо. Поедем вместе.

Всю дорогу Скопин молчал, глядя в окно полицейской кареты. Архипов ждал, что следователь снова попытается продолжить разговор, начатый в морге, и мысленно составлял ответ — то ироничный, оскорбительный, то вежливо-холодный. Но Иван Федорович никаких попыток вернуться к тому разговору не делал. Наконец, Архипов не выдержал:

— Вы что-то хотели мне объяснить.

Скопин повернул к нему голову:

— О чем вы?

— Там, в морге… — ответил Архипов.

— Больше не хочу, — сказал Скопин.

— Да? — растерялся Захар.

Но Иван Федорович просто отвернулся к окну.

Так они доехали до дома, в котором жил Сбежин. Это было старое трехэтажное здание постройки начала века, с аркой для экипажей и телег. Доцент обитал в квартире на первом этаже, сразу слева от парадной лестницы, но сколько Скопин ни стучал в дверь, ответа ему не было. Наконец снизу вошел дворник и сообщил, что Леонид Андреевич уехал, а в квартире сейчас нет прислуги, поэтому никто не ответит.

На улице Скопин попрощался с Архиповым.

— Сегодня я собираюсь в одно место… Попробую найти второго грабителя по адресу, который вы нашли на теле Надеждина.

— Лучше я сам, — ответил Архипов.

— Отставить! — скомандовал Скопин. — Вы не знаете той местности и жителей. Вы можете только напортить. Ждите меня в части. Надеюсь, та девушка отыщется. Если нет, я попробую найти ее другими способами. Всего хорошего.

Он развернулся и пошел в сторону своего Лазаревского переулка, оставив Архипова в полном замешательстве. Тот не мог понять причины столь резкого превращения Ивана Федоровича — его поведение теперь было совершенно не похоже на прежнее.

«Может быть, он сам понял, что я не собираюсь приближать его к себе? — подумал Захар Борисович. — Может, он обиделся? Как бы не стал мне теперь мстить».

— Возьми револьвер, что ли? — сказал Скопин Мирону, наливая себе рюмку водки.

— И что я с ним буду делать? — брезгливо сморщился денщик. — Лучше ты возьми. Нельзя так и ходить без оружия-то! Зашибут.

Скопин сел на стул и положил ногу на ногу.

— Ну хоть что-нибудь возьми.

— А вот бебут возьму. Самое то, если в тесноте, — сказал Мирон, снимая с ковра длинный чуть изогнутый кинжал, которые казаки со времен начала Кавказской войны делали в виде укороченных шашек, в ответ на «камы» — прямые кинжалы горцев.

— Хорошо, — кивнул Скопин и выпил. — Только ты это… На всякий случай. Я вообще-то разговаривать иду, а не резать руки и ноги.

— Ничего, — ответил Мирон, пристегивая бебут к поясу. — Так оно солидней и для разговоров пользительней. Ну как?

— Хорош! — одобрительно кивнул Скопин.

Мирон и вправду выглядел так, как надо. Специально для похода в Марьину Рощу он вытащил из сундука свой казачий мундир и папаху. И теперь выглядел так, что хоть сейчас — в Его Императорского Величества конвой. Вот только рыжая с обильной сединой борода выдавала в нем уральские корни. А не зря яицких казаков после Пугачевского восстания переименовали в уральских — чтобы даже имени яицкого, вольного, не осталось на белом свете. Куда уж уральцам в конвой? Там пусть ходят лазоревые, атаманские казаки с Дона!