Да, сказал он себе, не следовало отпускать девушку, хотя бы для того, чтобы она опознала бритого мертвеца с Лазаревского кладбища. Осколок, найденный Скопиным, еще ничего не доказывал. Надо объявить ее в розыск — именно ради опознания! И не стоило самому бегать по улицам и переулкам. Ведь он повел себя перед Скопиным совершенно по-дурацки, не обосновав важность свидетельских показаний девушки! Скопин, правда, и сам хорош — мог бы догадаться, а не рассиживать на стуле и не говорить благоглупости. Вот уж правда — живое доказательство необходимости реформ! Столько пустой болтовни, когда дорога каждая секунда! Когда девушка… нет, ценный свидетель подвергается опасности!

Архипов, отдышавшись, пошел обратно в часть, в сторону выдававшейся вверх каланчи. Жаль, что нельзя подняться наверх и спросить у пожарного, не видал ли он, куда пошла девушка — пожарный, скорее всего, не обратил на нее никакого внимания — сверху все люди представлялись малыми муравьями, важнее было не пропустить черный дым пожара.

Вернувшись, пристав застал дежурного, дымящего папироской у дверей части.

— Пока меня не было… эта девушка не вернулась?

— Никак нет! — вскочил дежурный, пряча папироску за спину.

— А этот… Скопин? Он ушел?

— Никак нет! Иван Федорыч пошел в покойницкую, смотреть, как доктор мертвяка режет.

— А, — устало сказал Архипов. — Понятно. Вызови мне посыльного. Я сейчас составлю описание этой девушки… она — важный свидетель, понимаешь?

— Так точно!

— Вот, — сказал Архипов, как будто оправдываясь. — Важный свидетель, а ты ее отпустил…

— Виноват!

— Ну ладно, положим, ты не знал. Пусть это описание размножат и передадут во все части — мол, мы ее ищем для опознания.

— Слушаюсь!

— Хорошо, — кивнул Архипов.

Он вошел в часть, которая уже была полна народу, пришедшего своими ногами или приведенного под белые ручки, сел за свой стол и быстро набросал запрос о розыске. Потом стал описывать Машу нарочито казенным слогом. Закончив описание и передав его однорукому унтеру Прибылову, пошел в морг.

Доктор Зиновьев и Скопин стояли у дверей морга. Зиновьев курил папиросу, а Иван Федорович свою черную трубочку.

— Вы ко мне, Захар Борисович? — приветливо крикнул доктор. — Мы уже все подготовили — раздели, помыли, честь по чести! Вскрытие я пока не делал, впрочем, чего там вскрывать-то? И так причина смерти яснее ясного.

Архипов подошел, не глядя на Скопина. А тот смотрел спокойно, ни о чем не спрашивая. Грязные русые волосы падали ему на лоб, глаза были красные, невыспавшиеся.

— Покажете? — спросил Архипов.

— Конечно, — отозвался доктор. — Там такие ранения, что просто прелесть. Пойдемте.

Он бросил папиросу, раздавил ее носком сапога и приглашающе посторонился.

Морг при Сущевской части представлял собой две большие комнаты, располагавшиеся напротив друг друга. В конце коридора находился покатый спуск в холодный подвал, где хранились невостребованные тела. А рядом — крохотный кабинетик доктора.

— Налево, — предупредил доктор из-за спины Архипова. — Прямо рядом с дверью.

Захар поморщился, привыкая к запаху, вошел в комнату с низким потолком и двумя окнами.