— Никак нет, Иван Федорович. Я за этим строго слежу. Да и вот, монастырь рядом. Какие тут, прости господи, привидения.

Высокий монах только криво улыбался, слушая болтовню Скопина со смотрителем.

Мирон крякнул и перекрестился.

— Может, монашки по ночам шалят? — спросил он, ни к кому не обращаясь.

— И, уж конечно, характер ранений совершенно не похож на обычную поножовщину, так ведь, Павел Семенович? — Скопин повернулся к доктору.

— Так, — ответил доктор, надевая цилиндр. — Не похож. И орудие не похоже на обычный нож. Я не могу пока точно определить, чем именно убили этого господина. Надо отнести его в наш морг. Но могу утверждать: я никогда не видел подобных ран.

— Мирон, держи-ка мешок, — приказал Скопин. — Отнесем его в часть вместе с покойником, там и оформим обоих.

Потом он повернулся к смотрителю:

— Слушай, Кривихин, это, конечно, не мое дело, как ты тут с родственников втридорога дерешь за копку могилок, за оградки и так далее. Но вот что касается воровства вещественных доказательств, это, брат…

Смотритель медленно осел коленями на грязную дорожку.

— Гляди у меня. Я запомню, — сказал Скопин строгим голосом. — Будем считать, что ты просто временно переместил важные улики, чтобы их не растащили… например, монахи!

— Э! — послышалось со стороны высокого монаха.

Но Скопин подмигнул ему, и тот умолк.

Смотритель кланялся, не вставая с колен.

— Прости, Иван Федорович. Бес попутал. Бес попутал. Истинно — переместил! Прихоронил до твоего прихода. А людишки тут разные бродят — ведь это только опосля смерти все тихие. А до того — жулик на жулике сидит и жуликом погоняет. Уж точно — смотрю, золотишко. Дай, думаю, припрячу, пока полиция не пришла. А то мало ли?..

— Ладно же, помни мою доброту. Жди тут. Сейчас приедет полицейский экипаж, заберет тело, — сказал Скопин и зашагал к выходу с кладбища.

— Почему вы не наказали его строже? — спросил Архипов, шагавший рядом.

Скопин пожал плечами.

— Я ведь не соврал: найденные вещи действительно ничьи, раз об их пропаже нет никакого официального заявления. За что его наказывать? За то, что он вороватый? Так половину России посадить надо. У него и так работа не из приятных, Захар Борисович. Он, конечно, наживается на родственниках, но те никаких жалоб не подают. А значит, формально ни в чем его обвинить я не могу. Он чист перед законом.

— Формально, — язвительно сказал Архипов.

— Да, формально, — кивнул Скопин. — Но не дай бог я увижу хоть одно заявление на него или посчитаю, что он слишком много стал брать с родственников покойников…

— И он сильно пожалеет, — закончил за него Архипов.

— Вот именно! — улыбнулся Скопин.

— Ушла. Уже как час тому назад. Недоглядели…

— Как ушла? Куда? — кричал Архипов на дежурного. — Кто разрешил отпускать?

— Так это… — виновато бормотал тот. — Приказа задерживать не было. Вот, просила передать…

Захар схватил четвертушку бумаги, где круглым женским почерком было написано:

«Простите, что ухожу не спросившись. Спасибо вам за участие. Жизнь моя кончена. Не ищите меня».

Он рухнул на стул. Скопин взял из руки Архипова записку и прочитал ее.