— Зачем?

Архипов отвел глаза.

— Я не могу этого говорить. Скажу только: на обучение.

— Понятно, — вздохнул Скопин. — Реформа?

Архипов промолчал. Скопин был совершенно прав, Захара Борисовича направили в Сыскной отдел Санкт-Петербурга, предупредив, что после реформы точно такой же появится и в Москве, а значит, там будут сразу же нужны подготовленные кадры. Но с Архипова и других офицеров было взято честное слово, что они не станут раньше времени рассказывать о предстоящей реформе. После усиленного обучения их распихали по участкам в должностях следственных приставов, чтобы они поближе познакомились со своим будущим «фронтом работы». Впрочем, была и другая причина того, что Архипов молчал: после реформы должность Скопина и таких, как он, собирались упразднить. И все функции следствия по уголовным делам переходили в Сыскной отдел. Поэтому Захар Борисович так неловко себя чувствовал в присутствии Ивана Федоровича.

За оградой послышались голоса, потом калитка отворилась, и на тропинке показалась грузная фигура в форменной зеленой шинели и сбитом на затылок кепи. Это был квартальный надзиратель Михеев, поднятый среди ночи с постели и оттого прибывший в самом раздраженном настроении. Узнав Скопина, он немного поутих и подошел, вытирая мясистой рукой мокрое от дождя лицо.

— Иван Федорович? Здрасьте! Убили кого?

Скопин указал трубкой на дом.

— Знаете, кто тут живет, Савелий Палыч?

— Тут-то? Трегубов, коллекционер. Что с ним?

— Не открывает. Грозит револьвером, — ответил Архипов.

Михеев повернулся к нему и прищурил глаза.

— А вы кто будете?

— Следственный пристав Архипов, — ответил Захар Борисович.

— А! — поднял густые брови Михеев. — Тогда и вам здрасьте. Сейчас разберемся.

Он подошел к двери и забарабанил по ней кулаком.

— Там звонок есть, — сказал Архипов.

Но квартальный не обратил на него никакого внимания.

— Оставьте, он сам разберется, — спокойно произнес Скопин, не делая даже попытки подняться со своего ведра.

— Я сказал, сейчас стрелять буду! — послышался истеричный вопль из дома.

— Михайла Фомич, открывай. Это я, Михеев, — крикнул квартальный надзиратель. — Открывай, не балуй!

После секундного молчания послышался звук отпираемого замка. Дверь слегка приотворилась.

— Ну вот, пожалте, господа следователи, — сказал Михеев. — Отворил. Я еще нужен?

— Постойте тут, — приказал Скопин, вставая с ведра. Он сунул трубку в карман и подошел к крыльцу. — Трегубов, вы нас впустите или сами сюда выйдете?

Дверь отворилась шире, и на крыльцо вышел старик с растрепанной седой шевелюрой и закутанный в старый ватный халат. В одной руке у него действительно был револьвер, а в другой он держал керосиновую лампу..

— Я Трегубов, — заявил он. — Что вам от меня надо?

— Вы знаете эту девушку? — спросил Архипов, указывая на Машу.

Старик молча посмотрел на девушку, а потом решительно ответил:

— В первый раз вижу!

— Вы уверены?

Старик поджал губы, показывая, что больше разговаривать на эту тему он не собирается. Но тут подал голос Михеев.

— Да это ж его племянница. Маша. Михайла Фомич, это ж твоя племянница.