«Хорошо, — сказал он. — Я привяжу тебя здесь. Не знаю, чего ты боишься, но Томаса тут тоже что-то пугает, а Томас знает тебя лучше, чем я». Он закрепил две петли из мотка верёвки, висевшего на луке седла, вокруг ствола молодого деревца.

Тропа пролегала во мраке среди сосен. Переплетающиеся ветки закрыли даже небо, и Джозеф продвигался вперёд осторожно, выбирая место, куда можно поставить ногу, и протягивал руки, чтобы не удариться о стволы деревьев. Вокруг не был слышно ни единого звука, кроме невнятного шума ручейка, текущего где-то рядом. Затем впереди возникло серое пятно неправильной формы. Джозеф опустил руки и быстро зашагал по направлению к нему.

Шум колышущихся сосновых веток не мог проникнуть в лес, но ветер, точнее, что-то неуловимое, что содержалось в его звуках и колебаниях, принесло в рощу беспокойство. Дыхание страха разнеслось по дремлющей роще, и Джозеф шёл теперь с большей осторожностью. Бесшумно ступая по опавшим сосновым иголкам, он, наконец, вышел на открытое круглое пространство. Оно было серым, и частицы света заполняли его, покрывая тусклым глянцем небесного зеркала. Свежие ветры чуть колыхали высокие верхушки сосен, от чего иглы на них шевелились, издавая тихий свист. Огромная скала в центре поляны была чёрной, чернее, даже, чем стволы деревьев, а с нагретой стороны — бледно-синей.

Когда Джозеф попробовал приблизиться к скале, какое-то смутное предчувствие охватило его, словно маленького мальчика, который заходит в пустую церковь, обходит вокруг алтаря, стараясь не удаляться от него, и из страха, что какой-нибудь святой может вдруг шевельнуть рукой, а окровавленный Христос — застонать на кресте, не сводит с алтаря глаз. Поэтому, обходя вокруг скалы, Джозеф постоянно держал голову повёрнутой по направлению к ней. За поворотом дымка рассеивалась и исчезала.

Шум всё усиливался. Всё окружающее пространство было заполнено жизнью, которая насыщала его таинственным движением. Волосы на голове у Джозефа встали дыбом. «Сегодня ночью здесь присутствует зло, — подумал он. — Теперь я знаю, что напугало коня». Он вернулся назад в тень деревьев и присел, прижавшись спиной к сосновому стволу. Одновременно он ощутил лёгкое колебание, пронёсшееся над поверхностью земли. Затем рядом раздался тихий голос:

— Я здесь, сеньор.

Джозеф вскочил на ноги:

— Ты напугал меня, Хуанито.

— Я знаю, сеньор. Сейчас так тихо. Здесь всегда так тихо. Шум можно услышать, но он всегда снаружи, сюда не доходит, хотя и стремится.

На мгновение они замолчали. Во мраке перед собой Джозеф мог различить только чёрный силуэт.

— Ты просил меня приехать, — сказал он.

— Да, сеньор, друг мой, мне нужно от вас то, что никто другой, кроме вас, сделать не может.

— Сделать что, Хуанито? Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— То, что вы должны сделать, сеньор. Вы принесли нож?

— Нет, — сказал Джозеф удивлённо, — ножа у меня нет.

— Тогда я дам вам свой, карманный. Тот, который я держу для телят. Лезвие короткое, но в нужное место оно войдёт. Я покажу вам куда.

— Ты о чём говоришь, Хуанито?

— Откройте лезвие, друг мой. Оно войдёт между рёбер, я покажу, куда, и оно войдёт, куда надо.