Когда привезли всю мебель из орехового дерева и все чайные сервизы, когда всё: вешалка с хрустальными зеркалами, небольшие кресла-качалки, широкая кленовая кровать и высокое бюро — было расставлено и развешено, в гостиной установили сияющую герметичную печь с чёрной окраской по бокам и никелированной полировкой на серебряных частях. После того, как всё было сделано, из глаз Элизабет исчезла тревога, а её брови перестали хмуриться. Она даже стала напевать испанские песни, которым научилась в Монтерее. Когда к ней приходила работать Элис, они пели эти песни вместе.

Каждое утро Рама, знавшая уйму всяких тайн, приходила посекретничать. Она рассказывала о том, что касалось замужества и о чём Элизабет, выросшая без матери, не знала. Она рассказывала о том, что надо делать, чтобы родился мальчик, и что — чтобы родилась девочка. Методы были хотя и не стопроцентными, но достаточно правдоподобными. Иногда они не приносили желаемого результата, но и не приносили такого вреда, чтобы их не попробовать; Рама знала сотню случаев, когда они были успешными. Элис тоже слушала, а однажды сказала:

— Неправильно. У нас делают по-другому.

И Элис рассказала о том, что нужно сделать, чтобы цыплёнок не трепыхался, когда у него отрубают голову.

— Во-первых, нарисуйте на земле крест, — пояснила Элис.

— А когда отрубили голову, положите цыплёнка прямо на крест, и он никогда не будет трепыхаться, потому что этот знак — святой.

Позднее Рама попробовала сделать так, поняла, что это — правда, и с тех пор стала гораздо более терпимой к католикам, чем раньше.

То было славное время, исполненное тайн и ритуалов. Элизабет наблюдала за тем, как Рама готовит приправу к тушёному мясу. Сняв пробу, она причмокивала, а глаза её строго вопрошали: «Так ли уж всё хорошо? Да нет, не совсем». Всё, что ни приготовила бы Рама, было так хорошо, как и должно было быть.

По средам Рама, окружённая целой толпой детей, которые должны были быть хорошими, приходила с большой корзиной белья для штопки. Элис, Рама и Элизабет садились по углам воображаемого треугольника и, осмотрев подставки для штопки, доставали носки. В центре треугольника садились хорошие дети. (Плохим дома делать было нечего, так как Рама знала, что безделье — наказание для ребёнка). Потом Рама стала рассказывать истории, а через некоторое время и Элис, набравшись храбрости, принялась толковать о всяких сверхъестественных случаях. Однажды в ночных сумерках её отец видел огненного козла, перебегавшего через долину Кармел. Элис знала также не менее пятидесяти историй о духах, действие которых происходило не где-то далеко, а рядом, в Нуэстра-Сеньора. Она рассказывала о том, как вечером Дня Всех Святых семейству Вальдес явилась их страшно кашляющая прапрабабушка, и о том, как лейтенант-полковник Мёрфи, убитый толпой жутких яки,[11] возвращавшихся в Мексику, ехал через долину с дырой в груди, показывающей, что у него нет сердца. Элис думала, что сердце съели яки. Всё это было правдой, в чём можно было удостовериться. Когда она рассказывала про такое, глаза её расширялись от страха. И ночью детям только и приходилось повторять: «У него не было сердца», или: «А старушка ка-ак закашляет», чтобы не завизжать от ужаса. Элизабет рассказала несколько историй, которые слышала от матери, сказки о шотландских феях, где всегда искали золото и прослеживалась мысль о том, что иногда полезно трудиться. Они были занятными, но не имели эффекта историй Рамы или Элис, потому что происходили давным-давно в далёкой стране, которая сама по себе была чуть более реальна, чем чудеса. А вот к месту, где раз в три месяца проезжал лейтенант-полковник Мёрфи, можно было спуститься по дороге, и Элис бралась проводить до каньона, где каждую ночь разгуливают, покачиваясь, фонари, которые никто не держит.