Но как?
Позади него сидели две старые женщины и обсуждали произошедшее, говорили, что скоро все закончится. Голоса их были лишены всякого сочувствия.
Скоро все закончится.
Фон Фрайзинг посмотрел на алтарь и на статую Христа позади него.
Скоро все закончится.
Внезапно иезуит понял, что должен сделать. Он поднялся и стремительно вышел из часовни. Женщины испуганно смотрели ему вслед.
– Ступайте, святой отец, – сказал Карл, – вы ничем не сможете им помочь.
Монах взглянул на Карла – казалось, он смотрел ему в самую душу.
– Ошибаешься; я – единственный, кто сможет им помочь.
И он медленно двинулся вперед, к больным.
– Святой отец… – Ганс бросился было за ним, но Карл его удержал.
– Пусть идет.
Фон Фрайзинг приблизился к колонне; некоторые из больных смотрели на него с надеждой. Потом гвардеец загородил ему дорогу.
– Назад! – резким голосом приказал он.
– Мне поручено сопровождать этих людей, – спокойно ответил фон Фрайзинг.
– Кто дал вам поручение?
– Вы ставите под сомнение слова служителя Божьего?
– Святой отец, подойдите! – окликнула его пожилая женщина, прикованная цепью к своему мужу.
Остальные тоже заметили монаха, глаза их зажглись надеждой.
– Не оставляйте нас!
Гвардеец неуверенно оглянулся на своего товарища. Тот пожал плечами.
– Пусть остается. Я доложу лейтенанту, пусть он решает.
Гвардеец отступил в сторону, и фон Фрайзинг пошел рядом с больными. Женщина схватила его за руку.
– Вы останетесь с нами, святой отец?
Он положил ладонь на ее руку.
– Для этого я здесь.
И едва слова эти сорвались с его уст, Константин фон Фрайзинг понял, что принял правильное решение.
Монах зашагал вместе с другими, и вскоре они скрылись из виду. Но колонна все тянулась и тянулась, и стражники подгоняли арестованных.
– С меня хватит, – решительно заявил Карл.
– Ты это о чем? – Ганс в недоумении посмотрел на друга.
– Я ухожу. Тогда еще надо было, когда мы освободили Хайнца. Этот город прогнил снизу доверху, и кто знает, что нам потом придется делать…
– Ты в своем уме? Ты же не станешь уходить сейчас, тебя просто вздернут! – Ганс умоляюще взглянул на товарища.
Карл засомневался. Взгляд его упал на вооруженных гвардейцев. Он повесил голову.
– Ты прав.
– Отстоим смену, а завтра как следует напьемся. – Ганс похлопал его по плечу. – И ты совсем по-другому посмотришь на жизнь.
Карл вскинул мушкет на плечо, и они продолжали нести вахту.
XCII
Фон Фрайзинг шагал рядом с больными. Слышен был только гул сапог по мостовой и звон цепей. Холодный ветер безжалостно рвал одежду на арестованных. Ими овладела странная апатия, как будто все они смирились со своей судьбой.
Солдаты гнали обреченных людей все дальше. Когда городские ворота остались позади, колонна потекла по тесным улицам Россау, и никто из жителей так и не осмелился выглянуть из окна. Наконец они свернули на узкую дорогу, ведущую в глубь леса.
Еще через некоторое время деревья расступились, стало светлее. Впереди показалось расчищенное поле, где были вырыты огромные, бездонные ямы. По краям их горели факелы.
Они пришли.
Люди стали исповедоваться фон Фрайзингу; многие просили последнего благословения. Но подходили не все – многие проклинали монаха и его Бога, который допускал нечто подобное. Иезуит понимал их, но и им давал свое благословение.