«Карлуша…»

Коля потом выпустил его в лесу. Тот долго не хотел улетать. Но всё же улетел.

«Где он теперь? Мог и до этих мест добраться. Интересно, я бы узнал его, если б увидел?»

Николай Николаевич беззвучно мусолил губы. Слушал своё дыхание. Развлекал себя подсчётами, какой доход принесёт соболёвка. Думал о запланированной на весну ледовой охоте на кумутканов – молодых, только что перелинявших нерпят.

«Где тебя носит, чёрт пернатый?»

Устав от ненужных, суетливых мыслей, охотник погрузился в бесцветную тишину. Его больше не тревожили ни воспоминания, ни предвкушения. С годами он всё чаще соскальзывал в такую пустоту. Отдалённым эхом проносились мелодии полузабытых песен, чьи-то голоса, но они быстро стихали.

Пошёл полуденный час.

Если думать о дыхании, оно становится громким, частым.

«Неужели не прилетит?»

Стрелять с койки, в общем-то, удобно. Положить ствол на изголовье и бить наверняка, никакая сошка не понадобится. Но ждать лёжа – удовольствие небольшое. Затекают руки. Устаёт шея.

«Надо было сказать, чтобы не торопились назад. Витька тот ещё лентяй, первый прибежит, всю засаду попалит».

Николай Николаевич чуть переложил левую ногу – скрипнула койка. Обычно и не замечаешь, какие у неё скрипучие пружины. Охотник обругал себя.

«Если он и завтра не прилетит, ну… Тут уж хоть напалмом всю тайгу выжигай, чтоб от такого гада избавиться. Цирк какой-то, а не охота».

Николай Николаевич, чтобы отвлечься от ожидания, поднял ружьё. Уложил его на изголовье. Всё это проделал медленно, затаённо. Прицелился. Представил, что ворон уже сидит на верёвке. Готовится клевать чужое мясо. «Бах», – грохнет ружьё. Дробь полетит в окно. Ворона откинет в сторону. Не отозвавшись ни единым звуком, он упадёт.

«Всё!» – Охотник наконец позволит себе громкое слово, после чего рассмеётся.

Уверенный в удаче, Николай Николаевич не станет торопиться наружу.

Забросит в печь поленца, поставит греться воду, оправит спальник и только тогда выйдет из дома.

Ворон будет лежать на снегу. Вокруг него пористыми пятнами остынет кровь. Клюв будет приоткрыт. Чёрные глаза – недвижны. Охотник тронет изорванного хищника ногой и сплюнет. «Вот и вся канитель».

«Смешно, если это в самом деле Карлуша. Да уж, смешно… Нет, таких чудес не бывает. Мало ли воронов в тайге. Главное, чтоб дробью второе стекло не задело, а то будет веселуха. Не заденет. С такого расстояния не заденет».

Верёвка пошатнулась.

На неё сел ворон – рядом с тельцем своего сородича.

Закрепившись на худой опоре, он застыл. Потом стал бережно перекладывать крылья. Вновь успокоился.

Уцепился чёрной трёхпалой лапой с изогнутыми когтями за кусок мяса и принялся поддалбливать его. Изредка оборачивался к тайге.

Это был тот самый ворон, с которым в первый день промысла говорил Дима – крупный, со взгорбленной головой.

«Тот самый…»

– Вот ты и попался, – беззвучно прошептал Николай Николаевич.

Небо вычистилось от облаков и было светлым, широким, снег больше не падал.

«А говорили, умный. А ты тупой, как курица. Ну, привет».

Николай Николаевич действовал неторопливо.

Сердце билось часто, утяжелилось дыхание. Охотник забыл о неудобстве в ногах и животе, застыл до дрожи. Небрежность могла быть губительной. Следил за птицей. При этом медленно подводил к ружью левую руку. Боялся, что хрустнут пружины. Кромка спальника уцепилась за пуговицу на рукаве и потянулась следом, пришлось бережно высвобождать её.