Николай Николаевич подбежал к лиственнице. Никого. На снегу – капли крови, несколько перьев. Значит, ранен. Но не убит. «Гадёныш».

Охотник дышал прерывисто. Из открытого рта вырывался густой пар дыхания.

Вскинул ружьё. Ворон! Летит к лесу. Прицелился. Нет. Бесполезно. Уже далеко. Ушёл.

«Чёрт! Чёрт! Чёрт!»

«Кто?!»

Николай Николаевич уже знал кто и всё же торопливо оглядывался вокруг, высматривал опушку. Искал силуэт.

«Ну, попадись ты мне».

«Выродок».

Перья и кровь. И больше ничего. Он был тут! Проклятый ворон сидел на верёвке и был мёртв. Потому что Николай Николаевич не промахивается. Не с такого расстояния. И всё же он ушёл. Даже успел поклевать мясо. Опять оставил всех в дураках.

«Да где же ты?! Щенок, мелюзга…»

Вздрогнул. Задохнулся злобой. Увидел.

«Поганец.»

На краю прогалины стоял Дима. Его было не так просто разглядеть. В белой накидке. Затаился у заснеженной ели. Неподвижен. Но это точно был Дима. «Кто же ещё?..»

Николай Николаевич, сплёвывая ругательства, побежал к племяннику. Опадая в глубокий снег, спотыкаясь, приседая на колени, но тут же поднимаясь и не отрывая взгляд от юноши. Охотник боялся, что Дима спрячется, что придётся идти за ним по лесу, но Дима стоял на месте.

Не сделал ни одного шага. Ждал.

Весь дрожал. От холода. И от страха. Но от холода – больше. Он уже давно здесь караулил. Обманул Витю. Сказал, что пойдёт проверять капканы Артёмыча, что он хорошо запомнил путик и найдёт их без проблем. Витя не отпускал Диму. Боялся, что тот заблудится. Быть может, подозревал неладное. Конечно, подозревал, поэтому и не хотел отпускать. Но Дима ушёл. Сказал, что должен проявить себя. Что хочет добыть своего первого соболя. Ведь они с Артёмычем вместе ставили капканы, а значит, добыча – общая.

Дядя приближался. С каждым шагом он становился выше. Его тело раздувалось. Но больше всего разрастались руки – тяжёлые, залитые бетоном, вместо вен пронизанные стальной стержневой арматурой. Рукава, перчатки растрескались, из-под них показалась грубая рыжая шерсть обозлённого зверя. И только голова охотника оставалась несоразмерно маленькой, с лицом, скорченным в спазмах ненависти, обезображенным гневом.

Витя говорил что-то ещё. Дима молча кивал. Нужно было торопиться. Ворон мог прилететь в любую минуту. Дима не знал, что делать, как помешать дяде, но думал об одном – скорее вернуться на прогалину.

Теперь было слышно, как сдавленно ругается Николай Николаевич. Он лязгал, грохотал колоннами ног. От каждого его шага сотрясалась земля, с веток опадал снег. Вокруг дяди кружился рой чёрных точек – они жужжали, стрекотали, шипели тоненькими ядовитыми голосами. На шее Николая Николаевича вскрылись тёмно-жёлтые гнойники. Они раздувались чёрными пузырями. Пузыри лопались, и на снег капала густая раскалённая сукровица.

Дима только крикнул Вите, что всё будет хорошо, и заскользил назад, к зимовью.

Вернулся по лыжне. Дядя мог уже подстрелить ворона. «Нет, я бы услышал. Я бы точно услышал эхо выстрела». Оставалось ждать – долго, беспокойно. «Да и что я могу?»

Николай Николаевич был уже так близко, что Дима видел пар его дыхания. Между ними оставалось шагов десять. Юноша невольно отпрянул, будто дядя навис над самым лицом – до того острым, тёмным был его взгляд.