Чёрные точки собрались в единое пульсирующее полотно, волной поднимавшееся над Николаем Николаевичем, готовое в любой момент обрушиться на юношу, сжечь его, стоявшие поблизости ели, а следом и всю опушку, весь лес с его соболями, белками, изюбрами.

Дима очень долго ждал ворона. Долгие дни и недели. Перетаптывался на месте, боялся, что за ним придёт Витя. Боялся, что дядя каким-то образом узнает о его присутствии. Ноги немели от холода и неподвижности, но он не уходил. Понимал, что всё может решиться в одно мгновение, и это мгновение нельзя упустить.

Ворон прилетел незаметно. Будто и не прилетал, а просто появился. Только что на верёвке никого не было, а теперь – чёрное пятно. Дима взвился. Замахал руками, зашуршал ветками. Краткую секунду он ещё надеялся спугнуть птицу, не выдавая себя. Физически, всем телом почувствовал, как ускользает последняя надежда, и тогда, забыв страх, закричал. Раздался выстрел. Ворон вскинулся, неловко перекувыркнулся на угловатых крыльях и тяжёлой дугой полетел к лесу.

Дима спас его.

Успел.

– Что?! – Николай Николаевич остановился в пяти шагах от юноши. – Что?!

Дядя кричал тихо, но натужно. Его лицо загрубело, стало бордовым, покрылось пластинами красного сланца. Полотно из чёрных точек колыхалось над ним, вибрировало, наполняло всё едким шипением, от которого по коже шли мурашки, отравляло воздух гнилостным запахом разложения. Стало по-сумеречному темно.

Дима молчал. Не знал, что сказать.

Николай Николаевич дёрнулся. С ним дёрнулась, разошлась волнами завесь чёрных точек.

Своими гигантскими, тяжёлыми руками вскинул ружьё.

Юноша подумал, что где-то за его спиной сел ворон и дядя хочет его подстрелить, но тут же понял, что дядя целится в него, в Диму.

В этот момент всё изменилось. Легко, безболезненно, словно всегда было таким. Чёрные точки исчезли. Все до одной. Пропал их тошнотворный запах. Стихло шипение. Прекратилась ядовитая пульсация воздуха.

Дима увидел перед собой слабого одинокого человека. Маленького и злого. Куда меньше, чем он сам. И даже меньше, чем ворон. Всё это было глупо, нелепо.

Маленький Николай Николаевич стоял с ружьём. Из его приоткрытого рта стекала слюна, оставшаяся на губах после крика. Страх и сомнения исчезли. Дима понял, что был прав во всём, что сделал. Он дрожал, но теперь только от холода. Он был спокоен. Он знал, что победил в этой необъявленной схватке. А дядя знал, что проиграл, и от этого злился ещё больше.

– Ты не выстрелишь, – ровным голосом произнёс Дима. Затем добавил: – Тогда зачем всё это?

– Да ну?!

Дядя крепче сдавил ружьё.

Простонав, отбросил его на снег и сделал шаг вперёд.

– Ты можешь меня ударить, – Дима смотрел ему в глаза. – Опять.

Николай Николаевич остановился.

– Потом ударить ещё раз. И ещё.

Николай Николаевич поднял кулаки. Свои крохотные, неуклюжие кулаки.

– Но это всё, что ты можешь.

Николай Николаевич сплюнул.

Они так и стояли друг напротив друга. Бесконечно долго. Целую вечность. Застыли, словно вылепленные из снега, и молчали.

– Паскуда ты, – наконец процедил дядя.

Отвернулся. Поднял ружьё. Стряхнул с него снег и зашагал назад, к дому.