Рядом с Сальвой отец сделался каким-то маленьким, хилым, словно сгорбился и… это было как-то естественно и почему-то вызвало в Чезаре жалость… к отцу. Неприятное чувство, о котором он не хотел задумываться.
Вот и сейчас, когда ему принесли коробку с этой головой… казалось, отца стошнит в траву, а Сальва равнодушно закрыл коробку и куда-то унес под мышкой. Гости в экстренном порядке покидали усадьбу, мать ушла вглубь дома вместе с отцом, а Чезаре пошел по аллее вниз. Туда, где рос вереск, где на ветке дерева остались обрывки веревок от качели, где виднелась беседка, увитая дикими розами. Пусть сами разбираются с этой головой… все равно ему не скажут правду.
Значит, это дядя выкупил поместье своих родителей… Но почему сразу не сказал отцу и матери? Задумавшись, парень брел между акациями и пальмами, проводя руками по стволам деревьев, пока вдруг не ощутил под пальцами что-то вырезанное. Прямо там у поляны с вереском. Обернулся и внимательно всмотрелся в кору, на которой отчетливо было видно вырезанное «S+V». Сальва плюс…кто? Ведь это первая буква имени дяди, а девушка? Кто вырезал эти буквы…не женская рука. Слишком глубоко, слишком рвано для женщины. Провел пальцами вверх и вниз.
— Исследуешь местность, Чезаре? Или испугался подарка?
Вздрогнул и обернулся, чтобы встретиться взглядом с почти черными глазами Сальваторе.
— Нет. Устал от толпы.
Отвернулся и снова провел пальцами по коре.
— Сальваторе и… и кто? М? Ведь это ты вырезал, да?
— Девочка, в которую я был влюблен.
Ответил Сальва и сам склонил голову, рассматривая ствол дерева. Массивные челюсти сжались, и сквозь аккуратно постриженную щетину стали видны желваки. В уголках, прищуренных глаз появились морщинки. И взгляд затуманился поволокой, как будто все мысли унеслись куда-то очень далеко.
— И где она теперь, эта девочка?
Теперь сам Сальва провел пальцами по вырезанным буквам и облокотился о ствол рукой.
— Выросла, вышла замуж, родила сына.
— Она тебя не любила?
— Я думал, что любила, но женщины умеют врать и лицемерить намного лучше нас, мужчин. Поэтому я ошибался. Не любила.
— Значит, у вас не сложилось?
— Да, у нас не сложилось.
Прозвучало с горечью, чем сильно удивило Чезаре. Он привык видеть дядю саркастичным, веселым или злым и жестоким, а вот таким печальным даже себе не представлял.
— Ты все еще ее любишь?
Усмехнулся и посмотрел на племянника.
— Заметно, да? Ди Мартелли отличаются редкой преданностью даже тем, кто этого не достоин. Они все однолюбы.
— И все же ты женат на другой.
— Я мужчина, Чезаре, а любовь и мужские потребности не имеют друг с другом ничего общего. Если бы твой любимый ресторан закрыли, ты бы перестал есть?
И расхохотался, хлопнул племянника по плечу.
— Ты сравниваешь любовь с едой? Это разве не кощунство?
— Я сравниваю с едой секс. В любимом ресторане всегда вкуснее, но какая разница, в какое мясо вонзить голодные зубы.
Чезаре немного смутился. Ни отец, ни мать не говорили с ним настолько откровенно. Но с дядей это было естественно и непринужденно. Он не относился к нему, как к младенцу, в отличии от отца и от матери. Чезаре мог себе только представить сколько такого мяса желает, чтобы его сожрал Сальваторе ди Мартелли. И внутри опять появилось это ощущение восхищения и зависти. Едкое желание стать таким же, иметь такой же успех у женщин, успех во всем.