– Во второй раз эта выдумка не пройдёт. – уверенно сказал Иверзнев. – Обман всегда обман, рано или поздно он раскрывается. Мне кажется, вам не стоит расстраивать вашего папеньку. Ведь Владимир Ксаверьевич может в самом деле отправить вас в Петербург.

– Но… что же мне делать? – шёпотом спросила Наташа. – Это же невозможно – целыми днями сидеть дома!

– Не торопитесь. – улыбнулся он. – Ни завод, ни лазарет, ни разбойники никуда в ближайшие годы не денутся… к сожалению. Дайте вашему отцу осмотреться, привыкнуть к здешним людям. Возможно, он ещё переменит своё отношение…

– Навряд ли. – вздохнула Наташа. – Папенька не меняется. Я жила в институте шесть лет, почти не виделась с ним – и, вернувшись в дом, встретила те же разговоры, те же слова… Михаил Николаевич, но вы же сможете заходить к нам?

– Если буду принят вашим отцом.

– О, как же он может вас не принять?

– Сегодня я имел с ним достаточно неприятную беседу.

– Я понимаю. – Наташа нахмурилась. – Но папенька огромное значение придаёт дворянству, чинам… Вы ведь из московских Иверзневых? Генерал Николай Иверзнев – ваш родственник?

– Это мой отец.

– Ну вот, видите! Вы же столбовой дворянин по отцу и матери! Ваша фамилия наверное значится в Бархатной книге[6]…

– Разумеется. Но я, видите ли, ссыльнопоселенец…

– Это совершенно ничего не значит! – заверила, сияя улыбкой, Наташа. – Я убеждена, что папенька с радостью продлит ваше знакомство! Приходите, пожалуйста, – как только отыщете время! Я… я буду очень ждать.

Иверзнев внимательно посмотрел на неё, и Наташа запоздало смутилась. Тихо, почти шёпотом выговорила:

– Я понимаю, что, должно быть, выгляжу смешно… и не должна говорить всего этого… Но мне кажется, что вы – единственный человек, с которым я могу просто говорить. Просто и спокойно, безо всяких уловок… и вы всё понимаете! Всё понимаете так же, как и я, и не посмеётесь надо мной. Я ведь не кажусь вам дурочкой или… юродивой?

– Какой бред! – искренне сказал Иверзнев. – Кому в здравом уме придёт в голову называть вас так?

– Тёте. – просто ответила Наташа. – Она говорила, что мои чудовищные мысли я должна прятать как можно глубже и ни в коем случае их не показывать.

– Странно… Если мысли следует прятать, то что же, согласно последней петербургской моде, нужно демонстрировать? Голую, без прикрас, строгую и чистую глупость?

Наташа не выдержала и прыснула. Затем протянула руку, и Михаил пожал её.

– Я никогда не смогу посмеяться над вами. – честно сказал он. – Вы слишком напоминаете мне мою сестру. А Вера – самый сильный и смелый человек из всех, кого я знаю.

В доме со скрипом открылась дверь. В проёме появилось сердитое лицо горничной:

– Наталья Владимировна, домой-то изволите идти, аль нет?

– До свидания, Наташа. – коротко сказал Иверзнев и, выпустив холодные пальцы девушки, быстро, не оглядываясь, шагнул в темноту. Через десять минут он был дома.

Дверь в сени была плохо прикрыта и поскрипывала от сквозняка. «Лазарев пришёл.» – понял Михаил. Кинул на гвоздь куртку и уже начал, вполголоса ругаясь, стаскивать скользкие от грязи сапоги, когда из недр квартиры послышались невнятные голоса. Недоумевая, Иверзнев выпрямился и с минуту недоверчиво вслушивался в эти звуки. Затем широко улыбнулся в темноте. Снова натянул сапоги, взял куртку и, подойдя к двери, громко сказал: