– Хороши! – недовольно сказал Закатов. – Фу, ну и разит же от вас… Спасибо, хоть не на месяц загуляли! Я уж собирался посылать Силиных на розыски!

– И грех тебе, барин… Где там гулять-то, на какие прибыля? – виновато отворачиваясь, гудел Кузьма. – Всего-то и зашли на один вечер к сватье – а у ней радость: сын женился!

– Удивительно тебе везёт на свадьбы, старина! – съехидничал Никита. – Слава богу, хоть почту мою сватье не подарили!

– Оченно нужна ей пошта ваша! Вот, всю в целости доставили, извольте проверять… За четыре месяца набралось – насилу вдвоём с Авдеичем-то подняли! Да ещё какую череду там высидели! Не один ведь ты зиму безвылазно в берлоге пролежал! И от Трентицких люди ждали, и от Кречетовых… Даже Браницких лакей, Семён Порфирьич, самолично прибыли забирать!

Долго препираться с похмельным кучером Никите не хотелось: его ждал увлекательнейший разбор накопившейся почты. Заказанные книги, толстые журналы, письма от Сашки, письма от Петьки, от Мишки из Сибири наверняка штук пять… Волоча разбухший мешок к себе в кабинет, Закатов старательно гнал от себя надежду на то, что среди прочих посланий окажется весточка от Веры. Он не ответил на её последнее письмо в октябре, – значит, ничего не будет, незачем и искать, уверял себя Никита. И сразу же, едва вскрыв мешок, перерыл его сверху донизу в поисках узкого голубого конверта. Каковой и обнаружился между новой книжкой «Нивы» и жёлтым казённым пакетом из канцелярии губернатора. Губернаторский пакет шлёпнулся на пол, но Никита даже не нагнулся за ним. Как в юности, жарко выстрелило в голову. Сердце заколотилось так, что пришлось прижать его ладонью. «От Веры! Письмо… Не в очередь, не в ответ… Милая!» И сразу же словно окатило ледяной водой: «Неужто стряслось что-то? С Мишкой в Сибири? Или с детьми, не дай бог? А может… Петькина Зося разродиться должна была ещё на Святках! Господи, упаси…» Закатов шумно, глубоко вздохнул до ломоты в груди, но это не помогло. Разодрав плотный конверт, он кое-как высвободил надорванный им тонкий лист бумаги – и шагнул к окну.

То, что ничего ужасного не стряслось, Никита понял сразу: Вера, как и все Иверзневы, не выносила долгих приветов и пожеланий многих лет, приступая к сути с первых строк. После слов «Все наши здоровы…» он опустил письмо и долго переводил дух, даже не пытаясь вытереть испарину на лбу. «Старею, однако… Вон как всполошился, а из-за чего? Все живы… здоровы… Можно читать далее.»

Письмо это, тем не менее, сильно отличалось от прежних. Впервые на памяти Никиты Вере Иверзневой изменила её непоколебимая сдержанность: в каждой строке сквозило волнение и неприкрытая печаль. Вера тревожилась, что от него целую осень и зиму нет писем, беспокоилась – не болен ли он сам или, не дай бог, Маняша, сетовала на то, что и до Миши не дошло ни одного закатовского письма: «Неужели совсем обленилась и спилась почта Бельского уезда?»

«Нет, Вера Николаевна, это кое-кто другой обленился и почти что спился…» – покаянно думал Закатов, с жадностью пробегая глазами тонкие косые строки. И в глубине души уже знал, что и на это Верино письмо не ответит тоже. Он не мог, никогда не мог ей лгать.