– Да было б за что спасибо-то говорить! – хмыкнула Дунька. – Будто у вас такого же добра не полны углы! Добры-то люди хлам в печи жгут, а не по соседям развозят! На, мол, тебе, боже, что мне не гоже!

Дунька была неисправима, и Закатову оставалось только махнуть на неё рукой. Он провёл счастливый день за разбором старых журналов, листая пожелтевшие страницы со строками Погорельского, Одоевского, Погодина, Сомова, Вельтмана… Что-то ему приходилось читать прежде, некоторые вещи он видел впервые. Никита так увлёкся нежданно свалившимся на него чтением, что не сразу обратил внимание на тихо проскользнувшую в гостиную Александрин с вязанием в руках. Очевидно, она не рассчитывала найти здесь кого-то и, увидев Закатова, обложенного стопками журналов, смутилась:

– Извините меня, Никита Владимирович. Я нарушила ваше одиночество? Прошу прощения, я немедленно вас оставлю…

– Что за глупости, Александрин? – он немедленно захлопнул старый альманах. – Вы ничего не нарушили! Вероятно, это я помешал вам?

– Вы – мне? В вашем собственном доме?!

– Но вы же любите это кресло, – смущённо сказал Закатов, неловко вставая из старого кресла с высокой спинкой, в котором Александрин действительно любила устраиваться по вечерам. Шёл уже седьмой месяц её беременности, и живот молодой женщины сильно топорщился из-под расставленных Парашкой платьев. И, словно в насмешку, всё тоньше становились пальцы и запястья Александрин, всё больше худело лицо, и всё огромнее делались на нём светлые, прозрачные глаза. Прежде по вечерам, когда Маняша ложилась спать, Александрин отсиживалась в своей комнате. Как уверяла Дунька, она часто там плакала. Закатова эти вечерние рыдания весьма беспокоили, и он стал настойчиво приглашать Александрин в гостиную.

– Дитя моё, но ведь это скучно, право – целый вечер сидеть одной и смотреть на луну… Да ведь и луны не видно за этой проклятой метелью! А здесь – удобные кресла, да и светлее вам будет с вашим вязанием…

Первое время Александрин наотрез отказывалась следовать этому приглашению. Но, когда сам Никита стал проводить вечернее время в своём кабинете, объясняя это тем, что там удобнее работать с присланными из губернии документами, молодая женщина стала охотнее появляться в гостиной. Сегодня из-за соседского сундука Закатов не успел вовремя уйти к себе – и сейчас Александрин уже готова была сбежать из гостиной.

– Я, честно сказать, собирался уходить, да вот… полез в старые журналы. Может быть, они и вас развлекут?

Александрин честно перебрала стопку журналов, лежащих перед ней на столе. Открыв «Сын отечества» за 1830 год, сказала:

– Я… право же, не могу судить. Мне весьма мало приходилось читать… Но вот имя господина Марлинского мне знакомо. Вам нравятся его сочинения, Никита Владимирович?

– На мой взгляд, вся эта чертовщина Гоголю удавалась не в пример лучше, – пожал он плечами. – Но и Марлинский местами забавен. Хотите, я почитаю вам?

– О… если вам это не будет в тягость! – Александрин явно обрадовалась, и Закатов с досадой подумал о том, что надо было предложить это давным-давно. Сам он, дня не мысливший без книг, забыл, что многим людям куда легче слушать чужое чтение, нежели читать самим. Когда-то он и сам был таким же. Никита предложил Александрин придвинуться ближе к печке, дождался, пока она плотнее укутается в пуховой платок, открыл журнал и начал: