— С новым годом, — шепнула я в ответ куда в его свитер, не заботясь о том, услышит ли он. В моей крови лопались пузырьки мандариново-коньячного счастья, в голове гремели фейерверки — и почему-то отражались в темной глади реки, и я была настолько настоящей, что боялась не выдержать этого ощущения и…

И что?

Я не знала…

— Поехали ко мне, — тихо и хрипло сказал на ухо Костя.

— Зачем? — хитро улыбнулась я.

Глупый вопрос, но мне почему-то хотелось узнать, как он ответит.

— У меня елка красивая, — совершенно серьезно сказал он. — И целоваться там теплее.

— У тебя же нет елки! — удивилась я, делая шаг в его гостиную, но он уже поймал меня своими горячими руками, прижал к своему живому, настоящему, горячему телу, и мне мгновенно стало наплевать на какую-то там елку, но он все равно ответил:

— Я должен был придумать приличный предлог.

Если бы я успела задуматься о том, как это — быть с другим мужчиной после того, другого, что был любовью моей жизни, я бы испугалась. Открыться чужому человеку, разрешить ему то, что было только между мной и моим мужем…

Страшно.

Ненужно.

Неправильно.

Но Костя был таким легким, таким нежным и живым, что я ни разу не засомневалась в том, чего хочу. Наоборот — стоило ему чуть-чуть притормозить, и уже я сама тянула его за собой. Целовала, гладила ладонями по горячей коже, придвигалась, чтобы почувствовать его плотнее и ярче, и даже самый-самый последний шаг, одно движение, отделяющее один мой мир от другого — тоже сделала я.

Зато все остальные — он.

И я никак не могла насытиться им, все пила его жизнь и силу, как вампир, не выпускала из объятий, не разрешала уснуть.

— Притормози, моя прекрасная. Оставь нам что-нибудь на утро, — взмолился он наконец.

А я смотрела в его светлые глаза, очерчивала пальцами четкую, будто нарисованную, линию щетины и в отчаянии думала, что не знаю, что будет со мной утром.

Я хотела жить сейчас.

Если бы мне предложили всю меру моего счастья, отмеренного на жизнь, пролить в эту ночь, я бы согласилась, не раздумывая.

Но никто не приходил с такими заманчивыми предложениями.

Засыпала я, уткнувшись в его спину, водила по ней пальцами, невесомыми касаниями рисовала причудливые символы — словно колдовала, завораживая свое счастье. Костя давно спал, глубоко дыша и прижимая мою руку к сердцу, а я все боролась с неумолимо слипающимися глазами — и все равно проиграла.

Когда тяжелые занавеси сна раздвинулись, впуская темную, исковерканную фигуру Дениса, я в отчаянии подумала, как же все-таки мало времени отсыпала мне судьба на то, чтобы понять самое главное.

Что счастье — это жить.

Заледенели кончики пальцев и сорвалось дыхание.

Я всхлипнула, прощаясь с миром, который только начал мне нравиться.

Измена мертвому мужу — непростительное преступление.

Но Денис сделал всего два или три шага ко мне и вдруг рухнул на колени у кровати.

— Прости… — прошелестел призрачный страшный голос.

— Прости меня, — сказал он уже нормально, и, осмелившись подняв глаза, я увидела, как вновь наливается загаром его бледная кожа, выпрямляются скрюченные пальцы и голубеют черные глаза. — За это все. Прости, Маш. Но я не мог больше смотреть на то, как ты хоронишь себя.