— Нельзя так прикасаться к женщинам, Дэм! Она — не твоя собственность! Прогони, но не издевайся!

— Ну, прости меня… С ней всё в порядке, уверяю тебя. Немного протрезвил под холодной водой, и всего лишь. Я не бил её.

Гладит меня по волосам. Слабость и беспомощность разливаются в моём теле словно тяжёлый жидкий металл.

— Не плачь. Она не стоит того. Эта пьяная тварь призналась мне, что травила тебя беременную. Мне ей премию выписать надо было?

— Это правда? — отстраняюсь от него, заглядывая в тёмные глаза.

— Она так сказала. Иди ко мне…

Забравшись к нему на колени, тихо плачу. От стресса, наверное.

Дэм расцеловывает мою грудь в вырезе.

— Я нагрубил… Был неправ.

Тянет вниз ткань, подцепляя бюстгальтер. Перехватываю его руку.

— Я хочу с ней поговорить.

— О чем? — напрягается он. — Она пьяная, истеричная. То угрозами сыпет, то себя предлагает.

— Меня врач тогда обвиняла, что я пила таблетки, чтобы сделать выкидыш. Наталья могла подмешать мне такие?

— Думаю, да. Ну что плачешь? — хмурясь стирает слезы с моих щёк.

— Не знаю… Вспомнила кое-что. Своё. Когда ты её там… — зажмуриваюсь. — Топил в этой раковине.

— Какое ещё — «своё»?! — цедит он. — Родион?..

— Нет. Дагиев.

— Расскажи мне.

— Я не хочу. Он мёртв.

— Он тебя изнасиловал? — ладонями удерживает моё лицо, заглядывая в глаза.

— Не успел. Но он издевался, унижал.

— Расскажи мне.

— Что рассказывать, Дэм? Обстоятельства ты знаешь — замуж за него не пошла. Детали тебе интересны? Посмотри запись с камер из комнаты Натальи, если тебя интересует, как это выглядит.

— Так! — рассерженно. — Блядей от людей надо отличать, и первых ставить на место. Иногда жёстко. Иногда, необратимо. Ты же не жалеешь, надеюсь, что выстрелила в эту мразь?

— Не жалею.

— Вот. И про эту не парься. И на себя не проецируй!

— А если ты перепутаешь, Дэм? Первых и вторых?

— Ну, давай обсудим, ты теперь Черкасова, и тоже имеешь право голоса. Кого я должен пощадить? Родиона, который забрал мою женщину, обижал её, поторопил отца на тот свет, обворовал нашу семью? Его?

Отрицательно качаю головой.

— Может быть, Наталью, которая травила мою беременную женщину, чуть не убила маленького брата, своим попустительством и безразличием превратила его в овощ?

— Нет… — рвано выдыхаю я.

— Или может братьев Дагиевых, которые…

— Нет!

— Я очень рад, что мы с тобой пришли к единому пониманию, Золотинка.

Да. Об одном мне хочется просить его: не марать рук, не превращаться в тех, кого наказывает.

— Проводим Наталью, — поднимаюсь я.

Держась за его руку, иду следом за ним.

Травила нас с Варюшей… Зачем? Из зависти? Чему завидовать было? Я была также бесправна как и она. Или — в надежде устранить наследника? Надеялась, что Черкасов оставит равную долю с братьями Марку, если устранить моего ребенка?

Люди отвратительны и безжалостны в своей жадности.

Притормаживаю Демида на крыльце дома, спускаюсь, подхожу к Наталье. Она, кутаясь в шубку, смотрит издали на детей. Встаю рядом с ней. Она словно постарела лет на десять. Потеряла миловидность. Неухоженная…

— Значит, ты пыталась убить моего ребенка. Подсыпала мне абортивные таблетки.