Открываю окно.

— Валентина, — подзываю няню. — Наталья заходит к Марку?

— Вчера была. Посидела немного…

— Она помогает как-то или всё перевесила на тебя?

Няня смущённо пожимает плечами.

— Моя работа заботиться о детях. Это нормально.

— Ясно.

— Валя готова лечь вместе с Марком, — поясняет Злата, — но документы на операцию она за Наталью не подпишет. И мы тоже.

Присаживаюсь на диван, пытаясь отыскать адекватное решение. Злата собирает игрушки.

— Что сама думаешь насчёт операции?

— Мозг трогать не будут, — вздыхает она. — Только вскроют черепную коробку, там, где она срослась раньше времени и сдавливает ткани. А дальше — корректировать медикаментозно. Своей я бы сделала, если был бы хоть малейший шанс, что ребенок будет развиваться полноценно.

— И я. Марк — наш. Надо делать.

Решительно встаю.

— Попробуй по-хорошему поговорить, — беспокоится Злата.

Из комнаты Натальи — музыка. Постучав, захожу внутрь. Валяется на кровати, на спине. Спит. Пеньюар съехал на груди, обнажая бельё. На полу в изголовье кровати пустой бокал.

— Наталья… Наталья! — выключая музыку, повышаю голос.

Медленно распахивает глаза, глядя в потолок. Присаживается. Волосы растрепаны, взгляд расфокусирован.

Я в тихом бешенстве. Не приемлю, когда меня не понимают с первого раза.

— Завтра ты ложишься с Марком на обследование и операцию.

Ухмылка…

Встаёт. Проходит, пошатнувшись, мимо меня. Ставит руки на трельяж, заглядывая в глаза своему отражению.

— Ты хочешь упечь меня на несколько месяцев в больницу? — заплетающимся языком. — Хм…

Неровно красит яркой помадой губы. Улыбается себе в зеркало. Разворачивается, опираясь ладонями на трельяж. Рука соскальзывает.

— А сам трахать свою молодую сучку? Развлекаться…

Сжимаю кулаки.

— Следи за языком.

— А я тоже молодая, понял?! Я тоже хочу жить! Полноценно!

— Собираешь вещи, уебываешь отсюда и живёшь, как хочешь!

— Тык ты же не отпускаешь! Хочешь мамочку, м? — пьяно улыбается, распахивая пеньюар. — Твой отец в постели был полный ноль…

Морщится.

— А ну-ка заткнулась! — взрываюсь я, наотмашь впечатывая кулак торцом в шкаф.

Зеркало на нём трескается, осколки сыпятся на пол.

— Ведешь себя как блядь! После смерти мужа и месяца не прошло!

— Это я-то блядь?! У меня кроме мужа никого не было! Это Злата твоя блядь! Сначала с одним братом, потом с другим… Сбежала то поди тоже не одна, а?

— Вон отсюда.

— А я скажу твоей сучке, что ты меня трахал! Каждый Божий день!

— Она не поверит.

— Поверит…

Мне страшно, что поверит, да. Злата болезненно воспринимает это всё. Бедро моё ноет до сих пор! Ну, может, быть и не поверит, но сомнения дело такое, они разъедают…

Хочется за шкирку вышвырнуть на улицу эту пьяную дичь. Но одна мысль о том, чтобы прикоснуться к ней вызывает отвращение.

Поднимаю к уху телефон.

— Макс, помоги собрать Наталье чемодан. Она уезжает.

— Жалко, что я не дотравила тогда эту тварь карельскую с её выблядком… — закрываются её глаза. — Ненавижу её! То же мне царицы-наследницы…

— Что ты сказала?!

От ужаса меня прошивает насквозь. Я вспоминаю за мгновение эти больницы, и изможденную мою девочку с ее вечной тошнотой. Неужели посмела?! В её глазах написано — да! И гордится этим.