После секса он в одно мгновение понял, что совершил серьезную ошибку и оказался в неловком положении. Покидая в тот вечер ее апартаменты, он испытывал легкую тошноту от тревоги. Хотя, когда несколькими часами ранее он входил в тот же самый номер, у него перехватывало дыхание от возбуждения.

За ужином она очень хотела произвести на него впечатление и вела большую часть разговора, выбирая темы, в основном связанные с ней или ее представлением о себе: ее достижения, казалось бы не требующий усилий достаток, версия прошлого, в которую он не поверил, и ее знакомые, с акцентом на мировых лидеров. Также Карен делала ему небрежные соблазнительные намеки на его потенциал в ее мире. Но с каждой минутой она нравилась ему все меньше и меньше, он чувствовал в этой женщине глубокую, неугасимую ярость, проявляющуюся в готовности судить и критиковать конкурентов, реформаторов или противников ее интересов. Чем больше она пила, тем больше черт своего характера она раскрывала. Карен ненавидела молодых женщин, и он подозревал, что в своей профессиональной жизни она заставляла их страдать. Она проявляла признаки ревности при малейших упоминаниях его прошлых отношений. Словно акула, учуявшая кровь в воде, кружила вокруг его слишком близкой связи с его начальницей, Дайан. Он был вынужден лгать, чувствуя инстинктивную потребность защитить своего босса.

И чем больше Карен пила, тем больше говорила и тем сильнее Отец чувствовал себя не в своей тарелке; посторонним, теряющим ее интерес к себе. Она знала все, что хотела знать. Быстро назначила ему роль, как он предполагал, пустого сосуда с не имеющим значения прошлым, который она заполнит своими собственными суждениями и стремлениями. Его неприязнь быстро превратилась в отвращение, которое, правда, смешивалось с животным желанием, делая его похоть уродливой, взрывоопасной, настойчивой, даже мстительной. Он отправлялся к ней в постель, охваченный всеми этими неправильными чувствами.

Его отвращение проявилось в жесткой оценке, которую он дал ей, едва они оказались у нее в спальне и стали раздеваться в тусклом свете торшеров. Пластиковая маска надменного безразличия, густые волосы, причесанная, напедикюренная, наманикюренная иллюзия, грузное тело, спрятанное в шелковых складках дорогих английских костюмов – все это в совокупности внезапно погасило его пыл. Последним откровением стало само обнажение плоти – он будто оказался перед лицом ослепительно-белого безумия в камере для допросов, превращенной в пентхаус. Карен внимательно следила за его взглядом, стараясь разглядеть хотя бы намек на разочарование. Поэтому он сосредоточился на чулках, мелких деталях нижнего белья, холодных глазах и позволил всему этому кружиться в своем пьяном мозгу, чтобы пробудить в себе возбуждение.

В постели она быстро открылась ему. Была голодной, совершенно лишенной застенчивости, но Отец чувствовал в ней плохо скрытое пресыщение. Она устроила представление, которое показалось ему наигранным и даже вульгарным. Стала агрессивной, жестокой, что было для него чересчур. Скалила зубы, тянула его за волосы, пока из глаз у него не пошли слезы.