— Как можно!

— Не лежит, Феля, у меня душа к этой поездке. И сон был плохой, и верный человек предупредил, что меня убить хотят.

— Как можно! Вас, Григорий Ефимович, все любят! И вы обещали Ирину навестить. Сами приказали нынче за вами заехать.

— Да, говорил…

Юсупов просящим тоном продолжал фальцетить:

— Ирина только что вернулась из Крыма. Как вам сообщал, у неё есть важное дело, вот она хотела бы видеть вас совершенно интимно, чтоб спокойно обсудить свои заботы.

Старец подозрительно посмотрел на Юсупова:

— Точно ли говоришь — Ирина просит?

— Разве я смею вас обманывать? Мы с вами давно близкие друзья. Я вас, святой старец, люблю.

— Ты, Феля, люби таких же бесстыдников, как сам — не от мира сего, но коли Ирина зовёт, как отказать? — Заглянул в увёртливые глаза Юсупова — Феля, ведь в своём доме гостю ты пакость сделать не можешь?

— Ну что ж, мне икону, что ли, целовать? — Юсупов просяще смотрел на старца.

Распутин надел шёлковую рубаху, расшитую васильками. Завязал малиновый поясок. Натянул новые бархатные шаровары и мягкие сапоги.

Юсупов тараторил:

— Нам пора, Григорий Ефимович! Ирина заждалась.

Что-то внушало старцу тревогу. Он пристально посмотрел в глаза Юсупова, переспросил:

— У тебя точно никого нынче нет?

— Нет, нет! — блудливо потупил взор Юсупов. — Так, близкие люди… Шубку извольте надеть, а то нынче морозно. Позёмка метёт… Как бы не надуло.

Распутин перекрестился:

— Да будет, Господи, воля Твоя!

Спустя десятилетия Юсупов писал: «Невыразимая жалость к этому человеку вдруг охватила меня. Цель не оправдывает средства столь низменные. Я почувствовал презрение к самому себе… С ужасом посмотрел я на жертву. Старец был доверчив и спокоен». Крокодиловы слёзы!

Услыхав звуки подъехавшего авто с Распутиным, заговорщики начали без конца заводить на граммофоне весёлый и громко записанный американский марш «Янки дудл».

Под эту музыку Юсупов сначала уговорил старца съесть два отравленных эклера, но тот, силой Божьей, не только оставался жив, но даже не проявлял никаких признаков беспокойства. Лишь с недоумением спрашивал:

— А где Ирина?

— Ребёнка кормит, сейчас придёт. Вот, Григорий Ефимович, откушайте из этого бокала марсалы[26] — лучше не бывает!

— Как ты меня нынче заботливо обхаживаешь! Что ж, сделаю тебе радость, выпью.

На граммофоне заговорщики вновь громко заводили американские пластинки, чтобы заглушить предсмертные крики старца. Но криков не было — яд на Распутина не действовал.

В расстроенных чувствах Юсупов прибежал наверх, спрашивал заговорщиков:

— Что делать? Яд его не берёт! И требует, чтобы Ирина пришла.

Великий князь Дмитрий вздохнул:

— Давайте отпустим старца… Видно, его смерть не угодна Богу.

— Ни за что! — Юсупов положил в карман браунинг. Повернулся к Лазаверту, от ужаса то и дело терявшему сознание: — Вот, доктор, вам каучуковая гиря — подарок от Маклакова-думского. Сам он испугался на дело идти, но гирю командировал. Хи-хи! Бейте по голове, да покрепче!

Пуришкевич показал массивный кастет:

— Я сам размозжу ему голову — вдребезги!.. Мозги вышибу.