– Помилуйте, но барон не офицер в общепринятом значении этого слова. Он не только совершенно не знает самых элементарных уставов и основных правил службы, но и правил военного воспитания. Это партизан-любитель, следопыт-охотник, сошедший со страниц романов Майн Рида.
– А его внешний вид и привычки: оборван и грязен, спит среди казаков своей сотни, ест из общего котла и, будучи культурного воспитания, в самой культуре совершенно не нуждается.
– Согласен с вами полностью. К тому же являет собой одно сплошное противоречие: несомненный и острый ум, с одной стороны, а с другой – поразительное отсутствие культуры и узкий до чрезвычайности кругозор. Удивительная застенчивость и даже дикость чередуются в нем с безумным порывом и вспыльчивостью. Расточительность, не знающая пределов, соседствует с полным отсутствием комфорта…
Повозмущались господа офицеры и пошли спать. Хотя правда в их словах есть, и немалая. Это они еще про здоровенную папаху-манчжурку не упомянули. Ее барон носит вместо фуражки даже сейчас, когда кругом жара и пыль. Почему? Сей головной убор, по разумению самого Унгерна, не оттеняет его офицерского «Георгия» и недавно заслуженную «клюкву»[109]. Как эдакого «модника» и вообще человека в наивысшей степени неординарного приметили наши «форточники», я не знаю, но думаю, что с выбором не ошиблись – шороху и жути со своими казаками барон наводить мог где угодно и на кого угодно.
Интересно, в курсе ли Садовский, что барону уже с предстоящей осени полагается в пунинском отряде воевать[110] вроде бы на Северном фронте, а не мотаться по Карпатским горам? Спросить не успел. Но теперь вижу, что Унгерн пока и без этого «правильного» назначения работу свою делает хорошо. В тылах не отсиживался, на ранения внимания не обращал. Мне рассказали, что в самом начале войны, когда его первый раз достала пуля, в госпиталь он не пошел, разорвав на глазах полкового начальства предписание убыть на ближайшую железнодорожную станцию к санитарному поезду. Где именно до этого Унгерн воевал? В известной мне истории его боевой путь на фронтах Великой войны детально не знаю, а в нынешней, если верить самому барону, где он только не отличился. И в Восточной Пруссии с германцами сражался, и в Галиции австрияков рубил, и в осаде Пермышля поучаствовал. Весь минувший месяц тут в Карпатах воюет, изобретя для местных условий новую тактику: казачков своих периодически заставлял спешиться, превратив их в эдакую казачью пехоту, способную в ночном бою пробиться на горную вершину и, закрепившись на ней, превращать ее в маленькую крепость. Кавалерии же, по его мнению, в поросших листвяником горах Карпатских действовать затруднительно – дороги не позволяют, одну фуру тянут две упряжи, провиант приходится на руках таскать, лошади ноги сбивают…
Кстати, о кавалерии. Как с некогда главнейшим родом войск обстояли дела во время Великой войны? Трудновато ей пришлось в век технического прогресса. Тут тебе и аэропланы в воздухе снуют, и первые неуклюжие танки едут, и химией все друг друга травят. Разумеется, продолжала кавалерия увядать. Сейчас ведь все не как сто лет назад, когда густые колонны гусар и кирасир с диким гиком неслись вперед в лихие сабельные атаки, а пушки били по пехоте прямой наводкой, покрывая все поле сражения густым дымом. Это безвозвратно утерянное прошлое. Теперь все иначе. Теперь кавалерия, решившаяся на открытый удар, стала идеальной целью для того же пулемета. Он своим плотным огнем конников косит только так и сотню-другую сабель не считает опасностью