В восемь вечера Вадим снова встретился с Гречем. На этот раз, Марк, дирижирующий полутора десятками операций различной степени сложности, одновременно происходящих в четырех странах мира, вынужден был допустить Вадима в святая святых — на свою конспиративную квартиру на Васильевском острове, о месторасположении которой, как понял Реутов, не знал больше никто. Но в таком деле, какое им предстояло, или полное доверие, или не стоило даже начинать. Ну и, кроме того, время уходило, а обсудить надо было многое, и «обменяться», как говорится, и согласовать свои действия на «сегодня и завтра» тоже.

— С двух часов готовность «Зеро»», — повторил на прощание Марк, и то, что обычно хладнокровный, как рыба, Греч повторяется, напомнило Реутову о том, что все они уже не дети и что положение, и в правду, более чем «нервное». Но вот беда — «Беда ли?» — сам Реутов ничего подобного не чувствовал. Он вообще, кажется, перестал что-либо чувствовать. Как поговорили утром, приняв все основные решения, так и прекратил, как ножом отрезало.

— Не волнуйся, — успокоил он друга. — Не подведем. И не забудь: первый — за пять минут до старта, второй — перед рывком, третий — только на крайний случай, но до этого лучше не доводить: сердце может не выдержать.

— Повторяешься, полковник, — усмехнулся Марк.

— Так, старый я, — улыбнулся Вадим. — Вот и повторяюсь. Будь!

И он едва ли не бегом вернулся в машину, где его терпеливо ждала Полина.

— Домой? — спросила она, и ему очень не понравился ее голос. В нем неожиданно прорезалась нотка обреченности.

— Нет, не сразу, — покачал головой Реутов. — У нас еще есть время. Часа два, я думаю. С Лили говорила?

— Да, — кивнула Полина. — У них все по графику. Приглашали поужинать вместе, если у нас не будет других планов, — и она вопросительно посмотрела на Вадима.

— Вот именно, — улыбнулся Реутов. — У нас другие планы.

— Какие? — прищурилась Полина.

— Как какие? — делано удивился Вадим, уже несколько часов подряд выстраивавший график движения таким образом, чтобы получить эти заветные два часа. — А поужинать?

— Так мы будем ужинать вдвоем?

— Тебя что-то не устраивает?

— Вообще-то меня не устраивают все эти «тайны мадридского двора», — в глазах Полины наконец-то появилось то выражение, в которое Реутов успел влюбиться за немногие дни их весьма бурной одиссеи.

— А если сюрприз? — спросил он, чувствуя, как оттаивает замороженное за ненадобностью сердце.

— Приятный? — снова прищурилась Полина.

— Сюрпризы бывают только приятные, — возразил Вадим, притормаживая у «Астории» — старого, стильного и крайне недешевого ресторана, который он специально выбрал для их последнего в этой жизни ужина. — Иначе это и не сюрпризы, Поля, а одно сплошное недоразумение.

— Как скажешь, милый, — «наивно» взмахнула ресницами «типическая блондинка».

— Так и скажу, — он взял Полину под руку, и решительно повел мимо предупредительно открывшего дверь — стекло и золото — монументального швейцара в просторное старорежимное фойе. На вкус Вадима здесь было слишком много резного мрамора и хрусталя, дробившего свет ярких электрических ламп, а еще кованой бронзы и бронзы, позолоченной, и красного дерева, разумеется, и черного, и, черт знает, чего еще. Одним словом — русский эклектизм. Ни прибавить, ни убавить.