– А что, вот этот большой мужчина, который приезжал, он не умеет водить машину?
– Он крупный руководитель, много работает, параллельно решает много задач, очень сильно загружен.
– Да, я понимаю. Я понимаю – он большой босс, у него крупная компания. А этот? Который приезжал на другой машине. Он тоже большой босс?
И в конце концов он дозревал до своего ключевого вопроса: «А нельзя им платить больше, чтобы они сами ездили за рулём?» И такими любознательными, нелинейными, хотя, может быть, наоборот, слишком линейными, были все иностранцы. Но с японцами было особенно интересно.
Задолго до этого, лет за десять-двенадцать, тогда ещё совсем мальчишкой, школьником, я проводил летние каникулы. Они у всех были разные – кого-то родители отправляли в пионерский лагерь, кто-то ехал к бабушкам-дедушкам. А я попал, сразу же после пятого класса, в археологическую экспедицию. И потом ездил каждое лето, вплоть до десятого класса. Всё это было невероятно интересно. Мы тогда до конца не понимали, почему мы так массово и масштабно занимаемся всем этим. Я тогда не подозревал, что всё это уже связывает меня с будущей Саяно-Шушенской ГЭС. Кстати, до сих пор самой большой в стране.
Потом уже, в 83-м, в 85-м, когда я уже стал инженером-строителем, мне стало понятно, для чего проводились археологические экспедиции, – мы гото вили ложе для водохранилища. Из которого, во-первых, нужно было вырубить весь лес, во-вторых, исследовать, изучить все памятники истории и культуры – курганы скифские, уйгурские, кыргызские.
Пожалуй, из всего этого комплекса задач была выполнена только одна, пусть и не до конца, – археологическая. Должны были вырубить лес – его не вырубили. И до сих пор слоем в десятки метров он лежит на дне водохранилища. Или всплывает, когда отгнивают корни – тогда эти десятки тысяч кубов леса загоняют в заливы, скрепляют тросами и ждут, пока он снова не ляжет на дно.
А Ленинградский институт археологии Академии наук СССР проводил перед наполнением водохранилища регулярные большие экспедиции. Приезжали молодые ребята, невероятно образованные, начитанные, и, помимо всего прочего, сами того не подозревая, не желая, передавали всё это нам, мальчишкам, школьникам. Студенты, много читающие, с иностранными языками, из культурной столицы.
Мы напитывались их знаниями о скифах, о том, как они жили и почему именно так, откуда они к нам пришли и куда ушли. Какая у них была культура, почему скифы погребали именно так – в курганах, а монгун-тайгинцы просто сжигали. Всё это было для нас невероятно интересно, мы как-то на этом воспитывались.
От полевых работ нас, школьников, освобождали чуть раньше, и часов с трёх начиналась весёлая походная жизнь – в палатках, с купанием, рыбалкой, короткими радиальными путешествиями, зарисовкой наскальных рисунков, петроглифов. Разные были способы – можно было намочить кальку, положить на наскальный рисунок, промять её, высушить на солнце, скрутить в трубочку. В свиток – для грамотных учёных людей.
Но мы были ребятами довольно шустрыми, ждать было некогда: мне кажется, я с того времени спешу жить, кстати. Мы делали по-другому – накладывали кальку, двое держали, третий брал пучок травы и тёр наскальный рисунок – проявлялся нужный нам оттиск.