17 (4) декабря 1904 год Р.Х., день тринадцатый, раннее утро. 60 км южнее Мукдена, Маньчжурский фронт.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский.

Несмотря на то, что операция была спланирована буквально на коленке, все у нас получилось почти по высшему разряду. За полчаса до начала операции я по максимуму накачал свою энергооболочку энергией, в результате чего мое сознание всплыло под облака – туда, откуда просматривалось все поле грядущей битвы. И вместе со мной на эту высоту поднялось и сознание Михаила. А как иначе я мог научить его всему тому, что умел сам (конечно, за исключением магических приемов, которые оказались ему недоступны^>[27])? Как и у князя Александра Ярославича, императора Петра Второго (который Первый) и короля Генриха Четвертого, энергооболочка Великого князя Михаила Александровича обеспечивает только коммуникацию с Верными и непрерывную генерацию потока монаршей Харизмы.

Когда я сказал об этом самому Михаилу, он ответил, что только рад этому обстоятельству. Магические способности – это большой соблазн скатиться к колдовству, особенно в здешнем – верхнем, почти безмагическом – мире, где обычный, без сверхспособностей маг чувствует себя как выброшенная на сушу рыба. Тут таких мелких колдунов, медленно тянущих из населения жизненную энергию, на каждом углу как собак нерезанных. И ведь эту плесень нам также предстоит зачищать. Не может быть сильной и великой страна, которую подобно кровососущим паразитам со всех сторон облепили самоназначенные «пророки», экстрасенсы, гадалки и прочие шарлатаны, эксплуатирующие веру людей в чудо. Чудеса бывают, с этим я не спорю, но они никогда не совершаются по требованию разными проходимцами. Почти всегда их творят обычные люди, которые потом сами не верят делу рук своих.

Так же получилось и сейчас под Мукденом. Когда «к мундиру последнего солдата уже пришита последняя пуговица», но этот момент все длится и длится, а внятных решений нет, то в войсках начинает нарастать тяжелое напряжение, грозящее в итоге закончиться нервным срывом. По счастью, тут до крайней точки напряжения дело еще не дошло, да и новости из Порт-Артура были не удручающими, а, напротив, ободряющими. И когда в полках, батальонах и ротах объявили, что время настало и через два часа, ровно в полночь, начнется наступление, эмоциональный всплеск был настолько силен, что без особых проблем засекался не только мной, но и молодой и еще неопытной энергооболочкой Михаила.

С другой стороны, это же его современники, люди одного с ним поколения, его будущие Верные – их он воспринимает всеми фибрами своей души, а вот я – достаточно отстраненно. Чего-то мне в них для полной идентификации не хватает. Возможно, не избытого нами до сих пор кода Великой Победы, ведь здешние русские от Крымской Войны и до самого нашего пришествия росли и воспитывались, будучи глубоко уверенными в своей вторичности и ущербности по отношению к коллективному Западу. А вот потомки победителей, намотавших на кулак кишки фашистского зверя, ощущают себя совсем не так. Солдаты и офицеры танкового полка после устранения последствий депрессивного кодирования воспринимаются мной так же, как и мои современники, а местные русские – нет.