– Ну вот и замечательно! – сказала Лилия, когда генералы поставили свои стаканы на поднос, – теперь я лично буду ежедневно приносить вам обоим по такой же порции, где бы вы ни находились, и на время вы забудете о том, что вам уже далеко не по двадцать пять лет. А сейчас я пошла, господа, всего наилучшего.

И не дожидаясь благодарностей, мелкая божественность немедленно растворилась в воздухе.

– Кхм-кхм… да уж… – пробормотал Гриппенберг, – никогда не думал, что доживу до такого: Господень Посланец, сияющий меч, античная богиня, которая на самом деле ангел, и стакан живой воды напоследок… А ведь эта вода и в самом деле живая: теперь я чувствую, как в каждую мою клеточку снова вливается жизнь. А как ты, Николай Петрович?

– Я-то прекрасно, – сказал Линевич, – такую бы, пусть даже и немного разбавленную, водичку выдавать солдатикам вместо ежедневной чарки, вот тогда армия будет – ни один супостат не подступится.

– В моем войске так и делают, причем ничего не разбавляя, – сказал я.

– А вы, господин Серегин, – сказал Линевич, – случай особый, и если все обстоит так, как сказал Его Императорское Высочество, то, кроме Всевышнего, никто вам не указ…

– Ах да, – сказал я, – совсем запамятовал… Михаил Александрович, будьте любезны, проделайте то же самое, что и я сейчас – пусть Оскар Казимирович и Николай Петрович, увидят, что и на вас тоже лежит Господнее Благословение…

Михаил вздохнул и наполовину вынул свой палаш из ножен. И все, даже привставший со стула Куропаткин, увидели разливающееся по клинку жемчужно-белое сияние.

– Пусть пока этот свет не такой сильный, как у моего меча, – продолжил я, – но с каждым свершенным вами добрым делом блеск вашего палаша будет все ярче, а ноша ответственности – все тяжелее.

– Да ладно, господа… – стушевавшись, сказал Михаил, снова вдвигая палаш в ножны, – я пока только учусь быть как Сергей Сергеевич, понимая при этом, что многие его возможности для меня будут недоступны. Но это и правильно: ведь у него своя задача, поставленная Творцом, а у меня своя. А теперь давайте же поскорее займемся делами; мне кажется, все эти разговоры слишком затянулись.

– Вообще-то, Миша, прежде чем заняться делами, мы должны дождаться генерала Каульбарса, – мысленно сказал я. – Пусть роль третьей армии в предстоящей операции чисто пассивная, но все равно, как говорил фельдмаршал Суворов, каждый солдат должен знать свой маневр…

И мы дождались. Едва увидев эти пышный седые усищи и блестящую, будто отлакированную, голову, я понял, что, в отличие от Гриппенберга и Линевича, это середняк, откровенничать с которым нам сейчас без особой надобности. Предел его компетенции – корпус в мирное время и дивизия в военное. Вот будучи начальником дивизии в русско-турецкую войну, он был на своем месте и блистал, а в Манчжурии ничего особого не свершил и даже не пытался. И в то же время он крупный ученый-географ, чей талант – исследовать неизвестные земли, наносить на карту русла пересохших рек и руины древних городов. Михаил, когда я сообщил ему свои выводы по мысленной связи, с ними согласился, и поэтому только молча протянул новоприбывшему свои «верительные грамоты».