— Слава богу, что теперь времена распределителей и талонов прошли, — вздохнула я. — В советские времена было много странного. Вот, например, те же снимки с конференции. Ведь все запечатленные на них люди работали на оборону?

— Верно, — подтвердил Исидор.

— Значит, они были засекречены?

— В той или иной степени да.

— Но ведь карточки могли попасть в чужие руки!

Исидор нахмурился.

— Их никому не показывали, хранили в личном архиве. Хоть ты, конечно, права, было много глупостей. Ну, допустим, едешь по провинции, шоссе разбитое, колдобина на колдобине, и вдруг ответвление от основной магистрали, знак «кирпич», шлагбаум, рядом будка с солдатиком и шикарная трасса, уходящая в чащу, асфальт свеженький, словно его утром положили. Что там, в лесу, а?

— К гадалке не ходи — крупная воинская часть, — засмеялась я.

Исидор закивал.

— Точно. А их расположение — государственная тайна. Да только даже дураку ясно, куда шоссейка тянется. Или оборонное НИИ плюс завод — весь городок там работает, даже малым детям известно, чем родители занимаются. Мне на одном предприятии вручили чернильницу с ручкой, так стило было выполнено в виде ракеты с надписью «Все выше, и выше, и выше». Они такие сувенирчики гостям и сотрудникам дарили. И ведь первый отдел имелся, сидели там полковники, да мышей не словили.

— Давайте вернемся к потайному ходу, — попросила я. — Где он?

Исидор встал и подошел к одному книжному шкафу.

— Как ты и предполагала, вход открывается от перемещения некоторых томов. Весь фокус в последовательности перестановки книг. Она многоходовая: если кто-то случайно передвинет тома, ничего не случится. Смотри. На третьей полке Тацит, его надо достать и поменять местами с «Уроками Сократа», потом вытащить «Историю падения Рима» и воткнуть ее между третьим и четвертым томом собрания сочинений Куприна. Затем ждем пятнадцать секунд — и опля!

Исидор нажал на полку, шкаф без всякого скрипа чуть-чуть повернулся, открылся узкий лаз.

— Вот это да! — вырвалось из моей груди.

— Сами сделали! — гордо сказал Исидор. — Я и Мотя. Олечка нам помогла.

— Но зачем?

Профессор внимательно посмотрел на меня.

— Деточка, в советские времена инакомыслия не допускалось, но к ученым, работавшим на оборону, проявляли снисхождение. Нам разрешалось то, что запрещалось другим. На своих кухнях техническая интеллигенция вела весьма откровенные разговоры. Конечно, существовала система стукачества, в подъездах домов сидела охрана — вроде для нашей безопасности, но на самом деле парни зорко следили за тем, кто пришел к профессору в гости, и докладывали начальству.

— Понятно, — прошептала я.

— Какие люди сюда забредали, минуя недреманное око! — развеселился Сидя. — Кое-кого мы с Олечкой неделями в доме прятали! И ни разу подозрения не вызвали! Олимпиаду ко мне тоже из органов приставили, но она своим человеком оказалась, ничего лишнего не сообщала. У Ринга была безупречная репутация, меня никогда не подозревали в диссидентстве, что позволило мне многим помочь.

— И куда ведет лаз? — полюбопытствовала я.

— Пошли? — предложил Исидор и начал протискиваться в щель.