— Да, Арсений Семёнович. Сегодня ночью всё и сделаем, как договаривались.

— Хорошо. Я сегодня домой пораньше уйду, а то завтра рано утром по деревням выезжать. Остаёшься за меня, но с Сундуковым это главная задача. Мне он через неделю нужен будет.

— Езжайте, Арсений Семёнович, всё будет нормально.

… Дьяков вышел на улицу и не спеша пошёл домой. Была у него ещё одна мечта, связанная с должностью начальника полиции — это служебный автомобиль. Такой же, чёрный, блестящий, как и у начальника милиции при Советах. Но та машина вместе с главным милиционером района уехала в эвакуацию, а немцы не спешили расщедриться, ожидая реальных успехов полиции. А то что машина у него будет, начальник полиции даже не сомневался. Конечно сейчас, у Дьякова была пролётка, но в машине он выглядел бы гораздо солиднее. А так, бывший участковый любил пешие прогулки, во время которых любил думать и размышлять. Не важно о чём: можно было помечтать или подумать о работе…

Вот и сейчас, мысли свернули на рабочую колею. Когда его люди задержали бывших красноармейцев Сундукова и Аксёнова, то слегка побив их и легко получив нужную информацию, Дьяков принял решение, после психологической обработки принять их в полицию. Считал, что из них получатся добросовестные и исполнительные полицейские. Их содержали в отдельной камере, в довольно щадящих условиях. Каждый день выводили на различные хозяйственные работы внутри полиции, на обширной территории которой располагался целый комплекс зданий, давая понять, что только попросите и у вас будут совершенно другие условия для жизни и службы.

Но в связи с последними событиями Дьяков решил сначала использовать Сундукова в своих целях, он показался более толковым чем Аксёнов, и в другой роли. А по окончании задания, принять уже на вполне законных основаниях в полицию.

Сегодня ночью Сундукова вывезут за город в песчаный карьер, где уже его будет дожидаться еврейская семья и фотограф с фотоаппаратом. Там Сундукова заставят расстрелять евреев, при этом и сфотографируют расстрел. Так будет надёжнее. Если он откажется, ну что ж, ему не повезло. Уйдёт вместе с евреями. Тогда наступит очередь Аксёнова. Но что-то подсказывало Дьякову — Сундуков сделает свой выбор правильно. Тогда после обработки и инструктажей, ему дадут адреса и возможность сбежать из тюрьмы, после чего продолжительность жизни банды Третьякова будет зависеть от изворотливости Сундукова.

Всё было готово и я каждые полминуты поглядывал в сторону станции, прислушиваясь не идёт ли поезд. Успех затеянного заключался в одновременном снятии часовых по обе стороны высокой железнодорожной насыпи. А потом несколькими выстрелами снимаем часовых на насыпи и уводим людей в лес. Вроде бы все телодвижения охраны, повадки, даже как они по малой нужде ходят за эти два дня наблюдения были изучены. Да и сами они не представляли для нас какой либо опасности — это были обычные, рядовые полицейские, причём с довольно поверхностной подготовкой. Любой красноармеец первогодок вёл бы себя в подобной обстановке более ответственно и добросовестно. А так полицейские, одетые в добротную гражданскую одежду с белыми повязками на рукаве, охраняющие пленных, относились к ним с презрением, считая их сломленными и способными только на этот рабский труд. Команду, которую мы решили освободить, выгоняли каждый день на железную дорогу, где они занимались расчисткой полосы отчуждения по обе стороны. Пленных было тридцать человек, а полицейских, вооружённых винтовками, восемь, лишь у старшего был автомат, которым он очень гордился. Схема охраны простая: четыре человека на верху насыпи, откуда контролируют пленных и обстановку по обе стороны насыпи. Остальные четверо полицейских по два человека на краю полосы отчуждения уже смотрят за своими подопечными, чтобы они не ускользнули в лес. Каждые два часа охранщики меняются местами. За время наблюдения обратили внимание на следующее обстоятельство. Когда проходил по насыпи поезд, то полицейские наверху насыпи переходили на одну из сторон и немного спускались вниз и чисто рефлекторно, с любопытством смотрели на проходящие мимо вагоны и платформы. Поэтому план у нас был довольно простой. Разбиваемся на две группы и каждая к часу дня сосредотачиваются на своих позициях недалеко от края полосы отчуждения на расстоянии одного рывка до часовых. Где то около двух часов дня в восточном направлении каждый день проходил товарный поезд и как только паровоз минует группу полицейских на насыпи, наши делают рывок и уничтожают часовых. После чего быстро смешиваются с пленными, а как только эшелон скрывается за поворотом нападают на остальных полицейских, расстреливая их из пистолетов, которые в это время не спеша подымаются на рельсы и занимают исходную позицию. Всё просто, но любая мелочь, не вовремя обернувшийся полицейский или немецкая охрана, мимо проезжающего поезда, заметившая что то подозрительное — всё это могло сорвать операцию. Поэтому я немного нервничал. Нервничал и из за того, что уже после нашего разговора с начальником штаба, который утром сообщил своё решение остаться со мной, возникло столько вопросов по предстоящей операции, что мы чуть было не отказались от её проведения. Но в течении двух недель сумели заготовить достаточное количество продовольствия, устроив несколько удачных засад на дороге. Достали и одежду, и обувь — это была в основном немецкая форма. Но теперь глядя на пленных, которые копошились около насыпи, меня вновь начали терзать сомнения в успехе задуманного. Не в том, что мы не сумеем их освободить. Тут я был почти уверен в успехе. Даже если будет неудача, прикроем отход и отойдём.