Курт искренне рассмеялся и пододвинул рюмку к удивлённому и несколько обиженному Краузе: — Дитрих, налей и не обижайся. Я сейчас тебя удивлю.
Дитрих недовольный легкомысленной реакцией друга, чуть ли не с оскорблённой миной налил и пододвинул рюмку, а Курт продолжал веселиться.
Краузе не чокаясь, выпил свою порцию водки и недовольно заявил: — Курт, я не вижу причин для смеха. Я хоть что то предлагаю, а ты только губы надуваешь в своих переживаниях. Предложи тогда сам что-нибудь толковое.
Курт весело опрокинул в себя содержимое рюмки и примирительно сказал: — Дитрих, дружище, не обижайся. Просто я вчера тоже самое начал делать, что ты хочешь. Как только вчера, стали известны подробности прошедшего боя, я вызвал к себе начальника полиции. Мой план следующий: у Третьякова не только убитые в результате боя образовались, но и раненые. И майор сделает всё, чтобы организовать хотя бы примитивное лечение. У него в помощниках есть местные жители, которые наверняка знают в округе всех, кто может оказывать медицинскую помощь. Как правило это местные знахари, лечащие деревенских жителей народными методами. Мы с начальником полиции, тоже по карте определили три ближайших деревни от места боя, куда они могут понести раненых. И завтра Дьяков со своими полицейскими выезжает в эти деревни под видом назначения в них старост. В течении недели он определяется с теми, кто вполне возможно оказывает лечение раненым. А через неделю, к вероятному пособнику прибегает сбежавший из полиции и уходит к Третьякову. Остаётся за неделю продумать вопросы связи и своевременного оповещение о планах майора и его банды. И мы его берём.
— Курт, браво. Ты настоящий немецкий офицер. Ты даже продумал свой план гораздо изящнее, чем я. — Дитрих от избытка чувств даже зааплодировал стоя, тем самым польстив Зейделю. — Ты смотри, а Дьяков, зная о твоём плане, промолчал и ничего мне не сказал. Я это возьму себе на заметку.
Обер-лейтенант Зейдель, подождав когда схлынут с Краузе эмоции, предложил: — Что ж, давай определяться. Неделя на разработку нужной информации и ещё через неделю приступаем к активной фазе операции.
Дьяков закончив читать, захлопнул папку, широко зевнул и сладко, со стоном потянулся. Настроение было прекрасное. Жизнь наконец то удалась и он сумел ухватить жар-птицу за хвост. Тринадцать лет тому назад Арсений вернулся из Красной Армии сержантом, где если по честному говорить на казённых харчах разленился. В деревенскую бедность, в тяжёлый, бесконечный, крестьянский труд возвращаться не хотелось. Поэтому, встав на воинский учёт в районе, он смело направился в милицию, где его встретили с распростёртыми объятиями. Сержант, здоровый, крепкий, решительный — начальник милиции был только рад новому сотруднику и он был сразу же направлен на месячные курсы в Минск. Закончил курсы с отличием и, вернувшись, определён участковым. За полгода перепахал и узнал досконально свой участок, жители узнали его и теперь он был на своей территории признанным хозяином. Так как по характеру Дьяков был добросовестным и требовательным, то уже через полгода это был самый спокойный и тихий район города. Местная шпана боялась громко пёрднуть, не то что хулиганить и, увидев высокую, плечистую фигуру участкового разбегалась в разные стороны, даже не задумываясь. Закончил вечернюю школу, у начальства был на отличном счету и только ему и расти, быстро подымаясь по служебной лестнице. Глядишь и через лет десять стал бы начальником милиции, но чёрт дернул и Арсений влюбился в высокую, стройную, пышногрудую студентку Катерину, приехавшую на практику в район. Закрутилась, завертелась шалая любовь, которая по уезду Катерины, закончилась… Вернее, не закончилась, а вызвали Дьякова в большой и светлый кабинет, где ему сказали, что такому перспективному милиционеру не с руки крутить амуры с поповской дочкой.