Оооо, Григорий Яковлевич, среди своих сынов, оооо… — Перец.

Встретили нас честь по чести, старшина ещё вечером отзвонился председателю совхоза, поэтому хлеб с солью, пионеры, здравницы. Три дня мы гулеванили, а потом старшина предлагает мне: — Пётр, а чего тебе на родину ехать? Оставайся у нас. Пошлём тебя на курсы, вернёшься через пару месяцев — ко мне в милицию. Жену ты тут найдёшь мигом. Построиться поможем. А, Пётр?

Честно говоря, предложение было заманчивое. За три года, которые я тут отвоевал, всё стало родным и люди тоже.

— Николай Иванович, не томи меня… Сгоняю на родину, огляжусь там и тогда приму решение.

На том и расстались. Я погостил у боевых друзей ещё несколько дней и уехал домой. Хотя, что можно назвать домом — там, где тебя ждут. Меня ждала мама. Девушка не дождалась за эти пять лет. Она ушла на фронт и погибла там. Хотя, за эти годы чувства к ней потускнели. Я её, Борис, любил по привычке. Друзья, одноклассники — они были выкошены войной. Кто остался живым, стали совершено другими. Особенно те, кто не был на фронте — они были Чужими. Город, жизнь в нём — всё не то. Покрутившись дома с неделю, я принял решение — еду в Белоруссию, где меня ждут боевые товарищи.

Вернувшись, сразу же был отправлен на двухмесячные курсы милиции в Минск и по окончании, назначен начальником опер. группы. Потом опер. части и через два года — капитан, начальник районной милиции. Трудно было — бандиты, лесные братья, бывшие полицаи… В пятьдесят первом году предложили поучиться заочно в высшей школе милиции, а по её окончании… Короче, карьеру я сделал отличную. Недавно вышел на пенсию с должности начальника областного УВД. Да, в пятьдесят первом году, в июле, вдруг приехал к нам полковник Нестеров. Пограничник. Мы тогда хорошо отметили десятилетие: собрали старых партизан. Из самых старых были только я, старшина, Нестеров и Григорий Яковлевич. А в пятьдесят втором году неожиданно появился у нас Дюшков. Стал директором завода и приехал в отпуск.

Пётр Николаевич, закрыл глаза поддавшись воспоминаниям, а я через пару минут напомнил о себе: — А что с остальными? С сапёрами, солдатами-пограничниками, подпольщиками и остальными…

— Владимир Носков погиб через год, а второй Кравцов погиб, представляешь, девятого мая 1945 года. Наткнулся на группу гитлеровцев, выбирающихся из Берлина.

Комсомолец Максимов был схвачен гестаповцами, когда пришёл на связь с подпольщиками. Их тогда всех повязали. Долго пытали, Максимов и многие другие выдержали пытки и их отправили в концлагерь. Из них выжил только он один и рассказал о их трагической судьбе. Он был сильно травмирован, через два года тоже умер.

А с предательницей Олесей интересно получилось. Гестаповцы после арестов сделали так, что мы её сумели освободить и ещё нескольких подпольщиков. В отряде её все жалели и никуда на боевые задания не посылали. Так иной раз с кем-нибудь ходила тайно в город и в это время передавала информацию. Мы понимали, что в отряде есть предатель и ряд провальных операций его рук дело, но никак не могли на неё подумать. Потом пришла Красная армия, она была награждена пару орденами и несколькими медалями и после войны в районе была в почёте, особенно среди молодёжи. Хорошо вышла замуж, в сорок девятом поставили её во главе горкома комсомола. А в пятьдесят первом году, я тогда начальником милиции уже был. Пришли в район некоторые документы о деятельности гестапо в нашем районе. В том числе подписка о сотрудничестве и все её донесения. Вот так. Это был шок и многие непонятные моменты нашей партизанской деятельности разъяснились. Был открытый суд и ей присудили двадцать пять лет лагерей. В 1965 году её отпустили на поселение. А в семидесятом разрешили вернуться домой. Мне потом написал старшина: приехала она, думая что прошло столько лет и все всё забыли. Через неделю пришлось ей уезжать, её предупредили — не уедет, убьют.