Всё это пролетело в голове обер-лейтенанта, пока он глядел, как к нему приближались его заклятые враги, свидетели невольного позора.

— Курт, ты посмотри как они идут: как будто мы сдаёмся в плен, а не они, — послышался сбоку возмущённый голос Краузе, — ну ничего, я сейчас им устрою… Они сейчас валяться в ногах у нас будут и выплёвывать на снег с кровью свои зубы…

Зейдель повернул голову и невидящим взглядом поглядел на возмущающегося Краузе: — Дитрих, не трогай их. Я сам с ними разберусь…

— Ты, Курт, только не миндальничай с ними… В морду сразу, да прикладом, а потом уж разговаривай, — недовольно буркнул гауптман.

Но в морду не получалось: Третьяков стоял перед ним и даже его поднятые руки вверх излучали достоинство. Но самое главное глаза майора, насмешливо глядевшие на немецких офицеров. И в них не было страха — НИ КАПЛИ. Лишь снисходительный интерес. Точно также, открыто и с любопытством смотрел и солдат.

И увидев их глаза, Зейдель вдруг понял — ему нечего сказать этим двум русским, которые его не боялись. Не боялись ни смерти, ни пыток, ни безвестности…

И ему вдруг расхотелось им вообще что то говорить. Но говорить надо было, нельзя было и терять лица перед другом Краузе и другими офицерами и солдатами, стоявшими вокруг и с любопытством ожидающих дальнейшего действа.

— Вот и встретились, майор Третьяков, — свысока и снисходительно произнёс Зейдель. — Долго ждал этой встречи. И вот она произошла.

— Что ж, тогда я победил, сегодня у тебя кратковременный успех, — Третьяков интригующе усмехнулся. Улыбнулся, совершенно без страха и его солдат, как будто они знали какой то секрет. И в отличии от Краузе, безмятежно наблюдавшего за сценой встречи заклятых врагов и с интересом слушащий переводчика, Зейдель насторожился.

— Майор, ты так уверен в будущем, наверно думая что я тебя тоже отпущу? Ошибаешься: в этом не вижу необходимости. А твоё будущее и будущее солдата довольно мрачно.

— Ну…, в этом я сомневаюсь. Но в отличии от тебя, точно знаю твоё будущее и то, что ты никогда не будешь капитаном, а твой друг Краузе майором.

— Я, майор Третьяков, уважаю твоё самообладание, но твоё будущее и своё здесь определяю я, обер-лейтенант Зейдель. И будущее будет следующим: сейчас достану пистолет и вам обоим прострелю коленные чашечки и буду наслаждаться вашими воплями и корчами от боли. А когда мне и моему другу надоест слушать, заткнём вам рты, свяжем и бросим в кузов вон той машины. Доживёте до районного центра — окажем медицинскую помощь. Сдохнете по дороге… И чёрт с вами. Только за поимку тебе: живым или мёртвым я капитана получу. А ты подполковником никогда не станешь. — Зейдель медленно расстегнул кобуру и с удовлетворением заметил, как солдат с беспокойством и с непонятным ожиданием посмотрел на своего командира. Но, тот дождавшись, когда Зейдель передёрнет затвор, вдруг сказал.

— Посмертно, капитана вполне возможно дадут…, а может не дадут и похоронят тебя обер-лейтенантом… И твоему другу Краузе будет всё равно в могиле лежать — капитаном или майором.

Зейдель уже прицелился в колено майора, но услышав то что он сказал, опустил пистолет и Краузе с досадой вскрикнул: — Курт, да стрельни ты ему колено. Надоело слушать.