И сегодня он был словно и тот же Егор и другой. Сегодня он был похож на себя прежнего. Отчаянного, сумасшедшего. Таким я его полюбила. А сейчас…это не любовь уже. Это болезнь, от которой нужно искать лекарство или бежать как можно дальше…Я привстала на постели, но он вдруг вцепился в мое запястье и медленно открыл глаза. Я, как загипнотизированная, смотрела на его чертовые ресницы и прошлое окутывало меня дымкой, словно запечатывало в кокон невыносимой тоски и голода по нему.

— Не уходи.

Голос глухой, низкий и у меня от него мурашки вдоль позвоночника. Таким настоящим показалось вот это «не уходи», наполненным грустью. И большим пальцем кожу мою гладит, а мне кажется он в ней кружево из пепла прожигает, потянул к себе, а я вся внутренне сжалась, сопротивляясь.

— Останься со мной. Притворись, — обхватил другой рукой мой затылок очень осторожно, лаская мою шею и щеку. И от удовольствия хочется глаза закатить… «Не останавливайся…Я так соскучилась по тебе…» И глаза его…они совсем иные сейчас. Нет в них того холодного чужого блеска они словно плавятся и меня плавят, вызывая саднящую боль в груди. Переплетаются с моими воспоминаниями, протыкают их новыми нитями безумия по этому человеку. Сердцу совершенно все равно, что я решила его ненавидеть, ему наплевать на то что память подкидывает мне картинки, где он вышвыривает меня из дома, ему вообще на все плевать, кроме собственного глухого быстрого стука и болезненной пульсации крови по венам. Оно хочет мимолетного счастья. Хотя бы капельку, немножко. Только сегодня и только сейчас.

— Притворись как когда-то, Нюта. Побудь со мной до утра.

Сбросила его руку с затылка. Очарование начало рассеиваться, как густая дымка.

— Я никогда не притворялась с тобой. Я любила тебя, Егор.

Снова схватил за затылок и резко наклонил к себе.

— Зачем тогда…зачем тогда с другим …зачем, Нюта? Что ты наделала?

Вцепилась в его руку, пытаясь снова сбросить, но он не отпускал, притянул к себе еще ближе, почти причиняя боль.

— Не было никого у меня! Не было…тебя я любила. Одного тебя. Как ты мог …как мог не верить мне? Как ты мог меня так жестоко терзать, Егор? Как ты мог сжигать меня живьем? — вырывалось хриплым рыданием, слезы задушили меня, меня уже нельзя было остановить. Словно вдруг что-то взорвалось внутри, словно меня как огромную реку вынесло из-за берегов. — Как ты посмел? Лучше бы застрелил, удушил, лучше бы ты…лучше бы убил меня тогда.

— Зачем ты…зачем так лгать? Это жестоко, Аня. Не делай этого. Не заставляй ненавидеть тебя еще сильнее.

— Разве я лгу? Посмотри мне в глаза…посмотри в них. Разве в них есть ложь? Когда-то ты знал по моим глазам говорю ли я правду. Мои глаза точно такие же.

— Не знаю…не знаю я! Оказывается…я мог ошибаться.

А он и сейчас в глаза смотрит, и рука дрожит, его сталь окончательно расплавилась и у меня в глазах рябит, словно я смотрю на него сквозь стекло. И я не знаю в чьих зрачках и радужках это стекло — у него или у меня.

- Да! Я лгу! Пусть я лгу! Тебе ведь удобней было считать лгуньей именно меня.

— Я видел…Видел тебя, Аня! Глазами своими вот этими видел!