Зашел в дом, как вор с заднего хода, отпирая дверь своим ключом, не ожидая, что меня встретят. И в голове дежа вю, как приезжаю ночью пока она спит горячая, голая в нашей постели, и я мчусь, как идиот на полной скорости, чтобы содрать с себя вещи и на пороге и нырнуть к ней под одеяло, вдавить ее в себя, обхватывая грудь ладонями, тычась каменным членом в упругие ягодицы, кусая ее за затылок.
Бл****дь, захотелось взвыть от адского желания вернуться в прошлое, отмотать назад и никогда не знать о ее измене, не видеть долбанное ДНК.
Да, иногда, как последний лох, я хотел находиться в неведении, счастливым конченым рогоносцем, воспитывающим чужую дочь и не знающим, что его жестоко обманули. Но мне не дали…Зачем? Ведь вывалить на человека проклятую и долбаную правду это так благородно и так эгоистично омерзительно…вывалить и смотреть как он корчится в смертельных судорогах.
Я поднялся по лестнице наверх и увидел тонкую полоску света под дверью в кабинете. Что такое, не спится на новом месте? Или страшно ожидать своего приговора? Или ты ждешь меня, дрянь? Лживо, лицемерно делая вид, что соскучилась, как раньше? Знаешь… я бы дорого заплатил за такую же ложь, но еще дороже я бы выкупил правду — какого хрена ты, сука, меня так обманула и предала? Разве я мало тебя любил?
Распахнул дверь и замер на пороге… меня словно ударили в солнечное сплетение. Я сделал вдох, а выдохнуть уже не смог — увидел ее со спины. Дочку Анны. Маленькую очень худенькую. Она держала в руках стеклянную антикварную копилку бриллиантовый шар и пыталась открыть сбоку пробку. Старательно пыталась. Так старательно, что даже не услышала, как я вошел. Я смотрел на нее со спины и не мог вздохнуть…Волосы светлые как у Анны, длинные, распущенные, почти до пояса. Только оттенок немного другой. С легкой рыжинкой. Тоненькие ручки и ножки выглядывают из-под легкого платьица или ночнушки. А я пытаюсь дышать и каждый вдох болезненно отдает в ребра. Перед глазами она младенец засыпает у меня на руках. Крошечная и такая родная…родная…Ни хера они мне обе не родные.
Интересно ее отец тоже имел склонность к воровству? Или я чего-то не знаю о самой Ане? Но это выглядело забавным, то как девочка пыталась достать из копилки деньги, не зная о том, что она не открывается и никто и никогда не трогал в ней стодолларовые купюры, которые туда положила еще, моя бабка на мой первый День Рождения.
— Ее можно только разбить! — ухмыльнулся я, но наглая маленькая мадмуазель даже не пошевелилась, продолжая отковыривать пробку, которую мой дед посадил на клей, чтобы я не достал оттуда деньги, — Эй! …, - назвать ее именем, которое мы придумали еще когда она была в животе у Ани, я не смог, — Девочка! Она не открывается!
Я сделал шаг вперед и теперь отразился в стеклянной витрине шкафа. Девчонка резко обернулась, и копилка выпала у нее из рук, с грохотом разбилась на множество ярко сверкающих осколков. А потом произошло то, от чего я окончательно остолбенел — маленькая воровка наклонилась и схватила несколько стодолларовых купюр, смяла их и стиснула в ладошках, сжимая их в кулаки, подняв на меня огромные зеленые глаза… полные такой яростной ненависти, что я невольно подался назад.