Мне надо было начать голодать еще раньше. Уже в июле 1945 года из Осташкова отправился в Германию первый эшелон с больными военнопленными. Но в то время они хорошо подкормили меня в активе.

Возможно, и хорошо, что так вышло. Поскольку тогда во время следования эшелона с больными в Германию многих выгрузили из вагонов — мертвыми.

В ноябре 1945 года из Осташкова должен был отправиться еще один эшелон на родину. Но как раз в то время я уехал поступать в антифашистскую школу.

Но на этот раз все должно получиться: в январе я уеду домой!

Стоят трескучие морозы. Когда я по утрам прохожу сто метров от корпуса до кухни, я едва не отмораживаю нос.

С каждой зимой в России остается все меньше пленных. Да и каждый пленный в отдельности тоже становится сам по себе меньше.

Мы все живем одной только надеждой.

Любой каторжник, по крайней мере, знает, когда вернется домой, и только мы, пленные, не знаем этого!

Но, может быть, в этой неопределенности кроется и нечто хорошее.

Разве не может в любой день прийти приказ о том, что на вокзале в Вязниках уже стоят вагоны?

Ведь все равно им придется однажды отпустить нас. То, что до сих пор почти никто не уехал, еще ни о чем не говорит.

Возможно, это даже хорошо, что мы все еще остаемся в плену.

Дома царят голод и нищета — так пишут газеты. Но лучше голодать дома, чем работать на продовольственном складе в России! Я просто уже не выдержу еще один год вечной лжи и этого хаоса с клопами, мисками супа и постоянными интригами.

За день до Нового года Прюмке, секретарь актива, сказал мне:

— Ты опять постригся наголо. Ты же должен поехать с нами! Или Конрад еще не говорил с тобой?

— Как так? — удивляюсь я. Уже несколько дней ходят слухи, что актив пакует свои вещи.

Вся лагерная буржуазия пребывает в крайнем волнении, кому же разрешат поехать вместе с активом в Иваново.

Там должна открыться новая лавочка. Активу 165-го лагеря, показавшему себя на деле перед сотней проверяющих, комендантов, офицеров-политработников, преподавателей антифашистской школы и политинструкторов, доверено выполнение почетного задания.

А потом отправка на родину?

Они занимаются своим обмундированием.

Сапожники подбивают сапоги, хорошие офицерские сапоги.

Портные подгоняют костюмы. Наградные костюмы, к которым активу выдаются квитанции, так что русские не смогут снова отобрать их.

Весь лагерь взбудоражен.

Когда кто-нибудь из актива дежурит теперь на кухне, то уже не ведет себя так принципиально, как раньше, а с аппетитом уплетает жареную картошечку, которую шеф-повар стыдливо подает ему в отдельном кабинете.

И только Конрад непреклонен, как всегда.

Конрад — староста антифашистского актива.

Довольно молодой, молодцеватый, бывший передовой наблюдатель в немецкой артиллерии, сейчас уже шестой год, как в плену. Пламенный антифашист.

Он готов отдать жизнь за то, чтобы новая Германия стала прогрессивной и демократической страной, связанной вечной дружбой с миролюбивым Советским Союзом.

У него быстрая, твердая походка, у этого Конрада.

Но на лбу у него постоянно блестят капельки пота. Нервы.