Это означает, что с 1 января 1947 года в лагерях для военнопленных на переднем плане стоит политическая сторона дела. Лейтенант Михайлов взял на себя ответственность вместе с отобранными им людьми навести порядок в Иванове.

А мы и есть отобранные им люди!

Но лейтенанта Михайлова нет и в управлении, административном здании МВД, так теперь называется НКВД.

Конрад, наш несгибаемый староста актива, и Грегор, наш переводчик, вошли в подъезд этого заслуживающего внимания здания, чтобы навести справки у дежурного.

Мы ожидаем их у стен красивого собора с пятью куполами, похожими на луковицы.

Время от времени мимо нас с грохотом проезжает трамвай. Улица, на которой мы стоим, очень широкая.

На нас поглядывают редкие прохожие, закутанные в меха и теплые платки. Падающий снег заставляет всех торопиться домой. Уже довольно поздно. Может быть, эти спешащие прохожие идут из театра. Как странно после стольких лет, проведенных в глуши, снова увидеть крупный город.

В лагере для военнопленных, работающих на заводе по выпуску машин для заготовки торфа, мы находим приют на одну ночь.

Словно гимнасты в цирке, военнопленные ловко взбираются на трехэтажные железные кровати.

Зато в помещении тепло. Правда, стоит сильный запах машинного масла и пота. После подъема почти каждые полчаса раздается пронзительный свисток старосты лагеря. А ведь сегодня воскресенье.

Строиться! Строиться! Строиться!

Но нас это не касается. Однако мы говорим:

— Поэтому у людей, которые отработали ночную смену и теперь, днем, должны были бы отдыхать, такой измученный вид!

Когда мы приходим в тринадцатый лагерь, где решено временно разместить нашу группу, то все снова оказывается не так, как мы могли ожидать.

Это временно оборудованное боковое крыло в недостроенном здании, будущем педагогическом институте.

На некоторых нарах нет даже соломенных тюфяков.

В столовой суп имеет неприятный запах, какая-то водянистая бурда, в которой плавает гнилая, неочищенная картошка.

У пленных впалые глаза и замерзшие носы.

Точно так, как у нас было в 1944 году!

Больные военнопленные, которые ожидают здесь отправки на родину, предупреждают нас:

— Они скоро отберут у вас ваши красивые меховые жилетки!

Те военнопленные, которые знают нас по 165-му лагерю, рассказывают о своих проблемах. Они особенно доверяют Конраду.

— Нам придется начинать здесь с самого начала! — говорит Конрад, собрав нас в углу верхней спальни, где на второй день нашего пребывания в лагере кривоногий русский комендант предоставил нам спальные места.

Здесь нас и находит лейтенант Михайлов.

Он долго совещается с Конрадом в кабинете офицера-политработника.

Туда же вызывают и сталинградца. В антифашистской школе он был когда-то образцовым ассистентом.

В Германии сталинградец был представителем какой-то машиностроительной фирмы. В вермахте служил начальником финансовой части.

В плену он превратился в понятливого ученика московской доктрины. Проявив недюжинные педагогические способности, он обучал тысячи курсантов в школе. Все больше и больше восторгаясь новой доктриной, политикой и философией — тем миром, о котором он как представитель машиностроительной фирмы не имел ни малейшего понятия, — совершенно свободный от предрассудков, он превратился в школе в самую лучшую рабочую лошадку. Пока его не обвинили в сектантстве. После этого, по большевистскому обычаю, он выступил с самокритикой. Последовало изгнание в лагерную зону. Однако он сохранил веру в свои силы и большевистскую доктрину. Последнее время работал в бригаде, которая обеспечивала лагерь дровами.