– Хочу уехать, бать.

– Куда? – Степан Юрьевич почувствовал, что не ради праздного разговора пришел к нему сын.

– В тайгу, – вздохнул Василий и попытался сформулировать словами свое желание: – Что-то… мается что-то во мне после этой истории и тюрьмы. Что-то беспокойное, тяжелое. – Он взглянул на Степана Юрьевича измученным взглядом. – Что-то мне, видимо, требуется понять про себя, может, измениться, не знаю. Тишины требуется, без людей, без разговоров, себя хочу услышать. – И сдался, понимая всю сбивчивость и неубедительность своих объяснений, выдохнул: – Не знаю.

И посмотрел на отца в ожидании поддержки, понимания…

– Куда-то конкретно собрался? – строго спросил Степан Юрьевич.

– Да, – кивнул, повинно опустив голову, сын. – На биостанцию к Захарычу.

– То есть совсем на край света, – понимающе кивнул отец.

– Не совсем, – невесело усмехнулся Василий, – от станции еще с полсотни километров на кордон охотничий.

– Та-а-ак, – потрясенно протянул Степан Юрьевич. – Дикого одиночества захотелось. Ты хоть осознаешь, насколько это опасно? И что ты там делать будешь?

– Что и обычно. Не сидеть же просто так и на небо смотреть. Поговорил в бывшем своем институте, взял заявку на разведку, буду копать потихоньку в сезон, а данные и образцы пород с бортом через Захарыча переправлять.

– Один?

– Нет, с кумом Захарыча, Иваном, помнишь его?

– Помню, а как же, – отшельник и молчун, все тишком, слова от него лишнего не услышишь. Но хоть не один, – отлегло немного от души Степана Юрьевича.

– Зато охотник и лесовик, каких поискать, – заметил Василий.

– Надолго собрался?

– Как получится, – неопределенно пожал плечами Василий.

– А Савушка как же без тебя-то?

– Я с ним поговорю, попробую все объяснить. И если все нормально сложится, привезешь его к Захарычу на месяц-другой. Все же там места дивные и воздух. Да и пусть жизнь иную посмотрит, большой уже, одиннадцать лет.

– Посмотрим, – не обещал отец.

– Прости, – повинился Василий. – Все понимаю. И что тебе на плечи лишний груз снова перекладываю – придется тебе присматривать за моим хозяйством, – и что манкирую своими обязанностями, и что сына на вас оставляю, – и повторил: – Все понимаю. Но сейчас из меня никакой руководитель и отец никакой, наоборот, могу наломать дров от маеты своей душевной, потом не исправишь. – И признался совсем уж откровенно, чувствуя, как слезы подкатывают: – Такая муть в душе, бать, что дышать трудно. Что такое – не знаю…

Степан Юрьевич встал, подошел, крепко обнял Василия и ободряюще похлопал по спине:

– Все бывает, сын, все бывает, – и отстранил от себя, заглянув ему в лицо. – Это тебя виной корежит, коришь себя, что недоглядел, не понял всю серьезность неприятностей. А может, и еще что другое. Отправляйся. Тайга, она поможет и выправит. А за нас не беспокойся, справимся.

– Спасибо, – поблагодарил от всего сердца Василий.

– И что, ты вот прямо так взял и уехал в тайгу? – удивилась Ася, снова приподнявшись на локте и вопросительно посмотрев на него.

– Можно сказать и так. Места на границе тайги и лесотундры дикие, красивые до оторопи душевной. Иногда так солнце ляжет, что смотришь и аж дышать забываешь, так перехватывает от красоты великой! Бывало и так.