На пустом месте! Из ниоткуда!

На очередном свидании с адвокатами те принялись деловито убеждать Василия, что придумали новую стратегию, по которой ему надо признать свою вину, и тогда они выдвинут иную защитную линию.

«Какую вину?! – обалдел Ярославцев. – Вы что, охренели вообще?!»

И тут до него с опозданием дошло, что его откровенно разводят, и эти суки тупо продались той стороне конфликта, чинуше, инициировавшему рейдерский наезд.

Разговаривать с ними он не стал, побоялся банально, что не удержится и покалечит идиотов. А себе тогда точно срок намотает. Вызвал отца, привел свои доводы и попросил заменить всех адвокатов к такой-то маме.

Когда Степан Юрьевич понял, к какой черте подвели его сына и что реально тому грозит, то подключил тяжелую артиллерию – всех своих друзей и знакомых, всех приятелей и влиятельных людей, достучался до высоких кабинетов и пробился на телевидение, на несколько каналов.

Он бился за сына, мобилизовав все свои возможности.

А Василий сидел.

Это реально сводит с ума, когда ты сидишь за решеткой, под замком, изолированный от мира, и не знаешь, что происходит снаружи, там, за стенами, и понятия не имеешь, чем закончится для тебя каждый день: либо скажут – с вещами на выход и свободен, либо с ними же, но в суд с дальнейшим путешествием к постоянному месту отсидки.

Девять месяцев!

До отчаяния он не дошел, но смотреть на ситуацию с оптимизмом получалось все сложней, и реально было хреново. Порой обуревало такое чувство бессильного негодования, что хотелось сотворить что-то… хоть кулаки об стену разбить, хоть башку, чтобы выпустить из себя эту удушающую бессильную ярость.

Рядом с Ярославцевым на соседней койке, шконке по-блатному, месяца за два до его освобождения из СИЗО оказался интересный человек с редким именем Маркел и отчеством Григорьевич. Поразительная личность – седой как лунь старик в преклонных годах, а глаза молодые, чистой голубизны, человек, не смирившийся со своей участью, но умеющий принимать действительность со спокойным достоинством такой, какая она есть. Многое он о себе не рассказывал: кто он, что сотворил и почему сюда попал, называл лишь номер статьи и что ему инкриминируют, да и все. Но иногда, когда старика одолевала бессонница, брался размышлять о жизни вслух и делился с Василием философскими мыслями.

– Человек, Василий Степанович, странное существо. Вот, например, мы все очень привязаны к своей жизни и ужасно боимся ее потерять и расстаться с ней, а при этом все время на нее жалуемся. Вот мы с вами сидим здесь, и нам кажется, что все пропало и это самое страшное, что с нами могло произойти, чудовищная несправедливость, злая корысть и умысел людей. А если вдуматься, мы здоровы, руки-ноги и голова у нас на месте, родные-близкие живы, слава богу, и тоже без хворей страшных, значит, уже повезло.

И невольно Ярославцев начинал обдумывать эти его высказывания, примерять их к себе и находил в них некое освобождение от напряжения, переосмысление того, что случилось, скорее чувствуя интуитивно необходимость внутреннего успокоения, ровности, а не раздирающего душу состояния беспомощности.